А он уже и не держится в воздухе, опускается и опускается еще ниже. Падает высота, уменьшается скорость. Искусство заключается в том, чтобы их согласовать, чтобы в момент приземления планер еще как бы летел. Тогда и касание будет мягким…
Пришлось пересиливать себя, на какое-то мгновение прекратить тянуть ручку, чтобы скорость дальше не падала. Да, быстрее высоту потеряли, но сохранили чуток скорости.
Самые восхитительные мгновения, когда вот она, земля, когда трава под машиной начинает сливаться в сплошную размытую зеленую ленту. Если смотреть рассеянным взглядом, конечно. Потому что так высоту проще определять и момент касания.
Гашу вертикальную рулями высоты, тяну соразмерно ручку на себя. Вот он где пригодился, запас скорости!
У меня же колеса, ни в коем случае про них забывать нельзя. Зацепишься за траву на большой скорости, да и кувыркнешься через нос запросто. А мы непривязанные, можем так просто не отделаться. Вот еще одно, о чем подумал, но не успел сделать. Ладно я, у меня есть ремешок привязной, а пассажир? Он без привязи сидит. Ну и я с ним за компанию.
Сядем, закатимся в ангар и первым же делом прикажу привязные ремни сделать. И луг полностью выкосить. Управляющему сено нужно было? Вот пусть и выкручивается.
Еще ниже… Еще…
За спиной усиливается шорох и скрип травы, это колеса опустились в набегающую траву. Режут ее, раскручиваются и шуршат. По позвоночнику прокатывается морозный ком – а ну как намотают на себя сейчас травы и зацепятся? Кувыркнусь же!
И тут же забываю о страхе, делаю свою работу.
Ручку на себя… И без крена, без крена, клятый ветерок! Еще чуть-чуть на себя… Шкура на капоте кабины задирается кверху, закрывает горизонт… В плечи больно вцепляются отцовы руки, и я от неожиданности дергаю рукой. Сердце замирает – ща как шмякнемся! И касание…
Вдвоем не одному, сели чуть жестче. Да и то не настолько жестче, как думал – каленые пружинные стойки самортизировали, погасили перегрузку. Тряхнуло, конечно, но терпимо. И остановились почти сразу же, в траве завязли.
– Ну, сын! Ну, Колька! Видела бы нас сейчас Ксюша, царствие ей небесное, вот обрадовалась бы, – снова вцепился мне в плечо отец. И вцепился ободранной рукой, нещадно запачкал рубаху кровью. – Как она гордилась тобой всегда! Да ты, наверное, того и не помнишь?
Покачал головой, говорить ничего не стал, как и оглядываться. Побоялся, что глаза меня выдадут…
– Ну? Чего сидим? Кого ждем? – не унимался за спиной отец. И пихал, пихал меня в плечо. – Вылезай давай. Да и я разомнусь, а то затекло уже все.
– Ждем, когда коляска подъедет. Прицепим веревку, пусть нас назад буксируют. Или ты своими ногами идти хочешь?
– Пусть буксируют. И распорядись, чтобы выкосили здесь все. А то, видишь, руку ободрал, – и показывает мне свои окровавленные пальцы.
– А нечего потому что за траву было хвататься, – пробурчал. Испортилось у меня настроение почему-то. Наверное потому, что про матушку упомянул? А я-то ее не знаю! Снова придется на потерю памяти ссылаться… – Рубаху мне всю искровянил…
– Что рубаха, пустяк. Постирают, – не унимается отец. – Ты такую штуку придумал и сделал, которой и за границей нет! Поверь, уж я-то там многое чего видел. И на представления с самолетами ходил. Но такого, как у тебя, даже там не сумели придумать! Нет, тебе обязательно дальше учиться нужно.
– А пока я учусь, мое изобретение другие запатентуют, – положительно, мое настроение все сильнее скатывалось в черный сектор.
– Какие еще другие? – воскликнул отец. – Завтра же… Нет, сегодня же пошлю Игната в город. Пусть вызывает из столицы нашего стряпчего. Оформим привилегию на изобретение, и учись себе дальше спокойно.
– Скажи, отчего маменька умерла? – не выдержал и спросил. – И давно ли? А то я ничего не помню. И откуда эта появилась?
– Не эта, а Дарья Александровна, – мягко поправил меня отец. – И появилась она, как ты изволишь выражаться, год назад. Понимаешь, мне ведь одному очень тяжело после смерти Ксении приходилось. А тут Дарья, девочки ее от первого брака, опять же. Все в доме веселее стало. Ты ведь из своей комнаты не выходил все это время, а мне одному каково со всем справляться?
– Отец, я все понимаю, – оборвал его излияния. Ну не хватило у меня выдержки их выслушивать. Похоже, что-то во мне от парнишки все-таки осталось. – Ты мне скажи, когда мама умерла?
– Три года тому, как преставилась от чахотки…
– Что? И воды не помогли? Или ты с ней туда не ездил? – вырвалось, прежде чем успел подумать. И только потом спохватился. Не я это, а парнишка брякнул.
– Как же не возил, – с явной горечью ответил отец. Мне даже его жалко стало, осунулся сразу, с лица спал. – Каждый год ездили. И ты с нами. И в тот год тоже все втроем были. Там Ксения тихо и угасла. Оттого и ты в себе замкнулся надолго. А Дарью не осуждай, мне с ней хорошо…
– А мне плохо, – подумал, но промолчал. И правильно сделал. Не мне с ней жить, а отцу. Я же все равно скоро уеду.