Не жалею, не зову, не плачу...

Они прошли в учительскую и скоро вышли, Маша такая же весёлая, а Лиля такая же невесёлая. Затихли их шаги, сменился я с поста. Смотрю на улицу — тепло, зелено, майский вечер, и так хочется, хотя бы тайком подсмотреть, чем она занимается. Хоть бы баба Маня мне помогла, нагадала бы ей что-нибудь такое-этакое. Каких-то три квартала. Вон в ту сторону. Медленным шагом… Нет. Не могу. Я не за себя стою, а за нашу любовь, за тысячу с лишним дней и ночей с того мартовского дня, когда я шёл за ней из школы ещё в шестом классе. А сейчас не пойду. Жалко мне нашу дружбу поруганную. Не могу забыть, как она танцевала. Всю жизнь это будет стоять перед моим взором. Не нужны ни пушки, ни бомбы, чтобы убить любовь, достаточно одного жеста — поднять руку свою белую на чужое плечо. Добровольно.

29-го мая начались испытания — по литературе устно и письменно, по алгебре письменно, самый для меня неприятный предмет, геометрия, физика, химия и география. Ну и, конечно, военная подготовка, для меня самое лёгкое, хотя многовато — по тактической, огневой, строевой подготовке, по материальной части оружия, винтовка и станковый пулемёт. Принимать будет офицер из военкомата. Не хотелось мне заканчивать учебный год. Всем надоело, а я бы ходил ещё и ходил. И стоял. На посту. И мечтал, вот откроется сейчас дверь, и войдет…

Последний день в школе. Тоска, жить не хочется. Подошла ко мне Софья Львовна, комсорг школы — к одиннадцати утра, Щеголихин, нас с тобой вызывают в райком комсомола. Только этого не хватало в последний день. Софья Львовна ведёт литературу, знает много стихов, молодая и красивая как по заказу — сначала нарисовали её, а потом оживили. Большие чёрные глаза, чёрные брови, прямой точёный носик, яркие губы. Говорит всегда с юмором и много знает. Пошли с ней в райком вдвоём, тепло, солнечно, самая лучшая пора по Фрунзе — начало лета. Тополя густо-зелёные, стоят свечами, нет ни одной увядшей травинки, ни одного жёлтого листика. Мы идём, наша Золотая ручка такая живая, привлекательная, на учительницу не похожа, и сама знает, какая она — огонь. «Есть предложение направить тебя в пионерский лагерь. Надеюсь, ты не упадёшь в обморок». — «Я давно не пионер, нечего мне там делать». — «Будешь руководящим и направляющим». — «Я готов упасть в обморок, Софья Львовна, поищите другую кандидатуру». — «Ты у нас, Щеголихин, юноша универсальный, рыцарь многих качеств», — продолжала она, забавляясь, считая, что я прикидываюсь. Только круглый дурак выберет колхоз вместо пионерского лагеря. — «Софья Львовна, я никогда не возился с детьми, не работал, не смогу, честное слово! — Я остановился. — Давайте сразу подберём кого-нибудь». Комсорг взяла меня за руку и сдвинула с места в направлении улицы Токтогула, где Пролетарский райком. «Ты там будешь военруком — раз. — Она стала загибать пальцы перед моим лицом. — Физруком — два, вожатым, заправилой самодеятельности, а ещё ты посмотри на свою внешность. — Она грациозным жестом повела рукой снизу вверх от земли до верхушки тополей. — Для ребят внешность имеет огромное значение». Её внешность действительно имеет значение, у нас все в неё влюблены. «Военрук, физрук, музрук, Ваня-многорук, я тебе кличку дарю сказочную. Ты там будешь незаменим, — продолжала она, — тебя будут на руках носить девочки-пионервожатые». — «Пощадите, я на колени встану! — взмолился я, догадываясь, что буду за этих девочек делать всю работу с утра до поздней ночи, да лучше уехать в самый зачуханный колхоз, чем возиться с пионерами и отвечать буквально за каждого. Я ни спать, ни есть не буду, покой потеряю, всё потеряю. — У меня уважительная причина — иду в армию». — «Пойдёшь, но не завтра же. Сейчас ребятам дают возможность закончить десятый класс». — «Я поступаю в лётное училище, хочу стать лётчиком-истребителем». — «Кого ты будешь истреблять, Щеголихин? Война уже скоро кончится». — «Я буду мирным лётчиком, небо — моё призвание». — «Если так, молодец, — сказала она без усмешки. — А то я думала, ты писателем будешь, в очках, сутулый и на пиджаке перхоть». Я фыркнул, с какой стати писателем? — «Пришла я в первый день, смотрю — стенгазета, стихи и подпись «Ваня Щеголихин». Почему, кстати, Ваня, а не Иван?» Действительно, почему? Пока носом не ткнут, сам не догадаешься. С Ваней — всё, отныне только Иван. «Писателем я не буду, это твёрдо, буду лётчиком». — «Я уверена, ты достигнешь больших успехов».

У неё была ручка с золотым пером фирмы «Паркер», отец подарил, он принимал американскую помощь по лендлизу — «студебеккеры», яичный порошок, тушонку. А по другой версии, для нас более интересной, подарил жених, молодой полковник. Отсюда и кличка — Сонька Золотая ручка.