Высказавшись, Жеан подбросил в воздух свою шапочку, поймал её на лету и снова водрузил на голову, лихо заломив. Так, видимо, он демонстрировал готовность стать подданным королевства Арго. Архидьякон скрипнул зубами. Он словно прозрел, увидев, насколько глубоко порок пустил корни в сердце, душе и разуме младшего брата, а, прозрев, укрепился в принятом решении. Священник заговорил. Каждое слово, срывавшееся с его языка, звенело от негодования.
— Так тому и быть. Становись бродягой. Я долго внимал твоим клятвам, Жеан, я устал краснеть от стыда, покрывая твои выходки. Ты в прошлый раз обещал мне приняться за учение, а сам спустил в кабаке деньги, которые я дал тебе, чтобы заплатить за комнату и книги. С меня довольно, ты не получишь больше ни одного су! Ты уходишь — я не смею тебя удерживать. Я и без того много слов потратил впустую. Возможно, новые приятели заставят тебя взяться за ум.
Выслушав отповедь старшего брата, Жеан демонстративно заложил руки за спину и, насвистывая бравурный мотив, удалился. Он ожидал, что Клод окликнет его. Но Клод не окликнул. Кусая губы, прерывисто дыша, священник упал в кресло, охватив голову руками. Так он долго сидел, раскачиваясь из стороны в сторону, утешая себя тем, что действовал ради блага школяра, что тот, хлебнув вольной жизни, образумится и вернётся на университетскую кафедру. А если и не вернётся, если участь бродяги придётся ему по вкусу, то в том его, Клода Фролло, вины нет. Он сделал для белокурого шалопая всё, что мог.
Книги и наука не утешали архидьякона в его горе. Они лишь ненадолго отвлекали его. Разом утратив все привязанности, Клод прибег к последнему оплоту, к старому испытанному способу. Он целиком предался делам духовным, окончательно отрешившись от мирского, пытаясь вернуть тот покой и ту ясность, что царили в нём до встречи с Эсмеральдой. Иногда лишь мысли архидьякона возвращались к Квазимодо, единственному существу, искренне любившему его. Клод полагал, будто горбун, распрощавшись с тюфяком и монастырской скромной пищей, купается в неге в королевском замке, не вспоминая о приёмном отце. Он не знал, как сильно ошибался. Квазимодо ни на минуту не забывал Клода Фролло.
========== Глава 6. Встреча в лесу ==========
Прево Тристан Отшельник не ведал сочувствия к бедам других людей — отчасти по складу характера, отчасти под влиянием внешних обстоятельств, этот характер окончательно сформировавших. Тристан прошёл превосходную выучку и всегда ставил долг превыше личных интересов. Он был зол, безжалостен и предан господину. Он не вступался за тех, кого казнил и истязал. Но иногда и самый отлаженный, выверенный до последнего винтика механизм даёт сбой. Что уж говорить о человеке из плоти и крови! Горбун Квазимодо стал для королевского куманька камнем преткновения, той самой песчинкой, попавшей между шестерёнками машины. В те недели, что пленнику пришлось провести в клетке по воле короля, Тристан несколько раз приходил в зверинец и подолгу, склонив голову набок, глядел на Квазимодо.
Ещё в первую их встречу прево чутьём угадал в горбуне любовь и преданность священнику, безграничности которых не постигал, возможно, и сам Фролло. Вид Квазимодо, насильно оторванного от прежней жизни, дичащегося и всего чурающегося в Плесси, неожиданно напомнил Тристану давние годы, когда его семилетним мальчишкой отдали из семьи в замок сеньора для обучения всему тому, что полагается знать воину: верховой езде, владению мечом и копьём, плаванию, охоте и светским манерам. Поначалу маленького пажа угнетала незнакомая обстановка, чужие люди, он скучал по отцу и матери, тяготился муштрой. Впрочем, вскоре Тристан привык, освоился и взялся рьяно выполнять требования наставника. Прошлое растаяло в его памяти, вытесненное помыслами о грядущих достижениях, к которым честолюбивый фламандец стремился со всей своей силой и ловкостью, а, случалось, и расплачиваясь боевыми зарубками на коже.
Тристан множество раз видел людей в клетках — здесь, в Плесси-ле-Тур, в Бастилии, в превращённом в тюрьму замке Лош. Прево и сам замыкал клетки, в одной из таких он запер кардинала Ла Балю. Тристан не питал к Ла Балю ни симпатии, ни неприязни. Они вместе охотились, ели за одним столом, делили место подле королевского трона. Прево, арестовав, допросив и заточив кардинала, просто исполнял приказ. С Квазимодо дело обстояло совершенно иначе. Тристан улавливал в нём общие с собой качества, ему импонировала сила, подчинённая одному человеку. Прево обратился к Людовику, выбрав время, когда рядом не оказалось ле Дэна:
— Горбун совсем зачах, ваше величество! Что прикажете с ним делать: дождаться, покуда он не помрёт, или отпустить на все четыре стороны?
— С каких пор, куманёчек, тебя волнует самочувствие заключённых? — съехидничал король, и без Тристана видевший состояние Квазимодо.
— Я пекусь о вашем благе, сир, как земном, так и духовном, — ответствовал Тристан, стоя навытяжку перед своим господином. — Вы взяли звонаря из собора, посулив всяческие выгоды да подачки, а сами не исполнили обещания, данного в святом месте.