Не было бы счастья…

Олегу досталось одно мыло и одно саше шампуня, остальное взял Гуськов. Ирина Сергеевна тоже жила в номере не одна. Одному селиться разрешалось только Платову. Виталий два часа просидел в холле гостиницы, листая журналы, пока Олег, выпив для бодрости не меньше двух стаканов водки, припрятанных хитроумным соседом, «благодарил» в их комнате Ирину Сергеевну.

Почти перед самым отъездом Платов повёл всех в магазин. Поход организовал по сволочному времени в обрез, и все метались по диковинному, словно пещера Алладина, торговому царству. Вместо предвкушаемого удовольствия вышло одно расстройство. Платов поторапливал, демонстративно поглядывал на часы. Олег испытывал настоящую муку, хотя тряпичником никогда не был. Очень хотелось купить подарки своим и не давали покоя джинсы, увиденные когда-то на сыне генерала. Впервые проникся благодарностью к Виталику. Тот вёл себя более спокойно и осмотрительно, хотя взглядом, как и остальные, пытался унести всё.

— Не суетись, Олежек, иди спокойно и в голове списочек держи, мол, это мамке, это батьке, а то нахватаешь ерунды, потом локти кусать будешь. Да и не забудь подарок Самошину.

— Да ему-то с какой радости? — остолбенел Олег. Самошин был тот самый въедливый кадровик, что оформлял его на работу.

— Делай что говорят, Князев. До сих пор не понял, что от меня только полезные советы идут?

В итоге на вожделенные джинсы денег не хватало, купил себе футболку с надписью. В ажиотаже от покупок Олег чуть ли не на выходе вспомнил о дочке. Взял резиновую собачку и маленькое платьице в клетку и, вздохнув, прихватил шёлковую яркую косынку и тюбик губной помады, даже не посмотрев цвет.

По приезду домой в квартиру родителей сразу не пошёл, явился к матери на работу. До закрытия оставалось больше получасу, и все сотрудники были на месте. Не успел порога перешагнуть, как поднялась суета, словно явился в посёлковое кафе народный артист. Женщины охали, всплескивали руками, в глазах их читалось столько чувств одновременно, что и слов не хватит описывать. И искреннее восхищение, и любование, и откровенная зависть с оттенком безысходности. Вот ведь, во всём начальнице везёт! Сынок приехал, кум королю красивый, модно одетый с огромной спортивной сумкой через плечо. По всему видать набитой чем-то весьма завлекательным.

Толстенькая, круглая, как шар, повариха Зоя, с минуту застыв на месте, вдруг зычным своим голосом крикнула, перекрыв разом грохот воды и звон столовых приборов:

— Тонечка Николавна! Олежка ваш приехал, ой красавчик, мамкина радость!

Олег смущённо остановился в дверях, снял тяжёлую сумку с плеча и улыбнулся. И улыбка эта простая и открытая в глазах окружающих добавила его облику ещё больше привлекательности. Картинка парень, что есть картинка! Как же всемогущая Тоня не уследила, что достался он Выриковской шалаве? Это ж всякая мать о таком зяте мечтает и столько девушек хороших ждут не дождутся, а тут такая красота прахом пошла.

Антонина торопливо вышла из кабинета, и глаза её вспыхнули, словно изнутри зажгли стосвечовые лампочки. Она прижалась к Олегу и счастливо вздохнула.

— А ты чего сразу домой не пошёл, сыночек? Ведь устал небось с дороги-то и с вещами ещё…

— Соскучился, мам, — уткнувшись ей в шею, пробормотал он.

Антонина тихонько рассмеялась.

— Во как, совсем уж мужик, а по мамке соскучился, — с фальшивым смущением произнесла она, победно оглядываясь на сотрудниц. И те тотчас подхватили, подыгрывая начальнице, кто искренне радуясь, кто в желании угодить.

— Так счастье-то какое, Антонина Николавна! По кому ж скучать-то, как не по матери родной?

— И правильно! Мать дороже всех, значит, уважает, ценит заботу.

— Да сколь ни расти, для матери всегда дитём будешь.

Слова эти и фразы, что вроде расхожие и знакомые и даже навязшие на зубах из собраний и книжек, сейчас казались безбрежным светом, что окутал Тоню Князеву счастьем огромным и тёплым. Щедро награждая за горькие месяцы тоски и невозможности повернуть всё вспять, когда не было в их жизни проклятой невестки и неудачного брака и размолвки с сыном.