Не было бы счастья…

Дома угомонились только к ночи. Отец на радостях хватил лишнего, но сидел, расслабившись, понимая, что не будет сегодня от жены никакого нагоняя. Тётка постоянно вскакивала из-за стола, бежала к зеркалу. Оглаживала на груди кофточку тонкого трикотажа. Надела её даже ценника не сняв, и картонный листок на длинной шёлковой нитке так и болтался из-под ворота по спине. Вот ведь красота! И как это племянник с размером угадал, ну тютелька в тютельку! Словно для Лизаветы шили. Олег загадочно хмыкал: тоже ещё сложная загадка, попросил примерить экскурсоводшу, она с тёткой вроде одной комплекции. Но раскрывать секрет не стал, ведь Лизавете приятно думать, что он сам догадался, какой купить размер. Счастливая бабаня, расставив худые локти, перебирала пальцами бахрому широкого шарфа из мохера. Батюшки-светы, Царица небесная! Лёгкий-то словно облако, а греет как шуба! Хоть зимой без польта гуляй в одном этом шарфе и не замёрзнешь! А что Гена зять в майке сидит, как вахлак, всё равно? Уж такую рубашку ему Олежек привёз любо-дорого. Антонина сурово зыркнула. Ещё чего, сейчас вот за столом нарядную рубаху и натянет, а капнет спьяну вином или винегрет, упаси Господи, уронит. Рубашка пусть лучше в шкафу повисит. И отчитав неразумных родственников, тотчас смягчилась, и глаза потеплели, ласково поглядывая на играющие разноцветными искрами фужеры чешского стекла, над которыми Олег всю дорогу дрожал, как над грудным ребятенком.

— Сынок, а малой-то чего привёз? — вдруг спросил отец, и счастливые лица семьи мигом потускнели.

— Ты, Гена, шёл бы спать, — проворчала тётка. — Выпил лишнего, так иди ляжь. Бурчишь невесть чего.

— И то! — тут же подхватилась бабаня, словно подлив масла в огонь. — Совсем напился, себя не помнишь. На весь табор Олежке гостинцев тащить? Этим голодушным сколь ни дай, всё мало!

Антонина задохнулась от возмущения. Мужа аж глазами просверлила насквозь: ну зачем, зачем он неосторожным своим вопросом разрушил её счастье, что лилось сегодня рекой, обещая утопить на дне все неприятные воспоминания?

Олег обнял мать за плечи.

— Да ладно, мам, чего ты? Давай лучше ещё по рюмочке под жаркое, а, мам? Вот я уж вроде всё попробовал, а как посмотрю так словно и не ел, — и он протянул матери тарелку, прекрасно зная, какое впечатление на мать произведут его слова. И точно, та вновь заулыбалась, с готовностью наполняя тарелку и глядя на сына сияющими глазами. И чтобы вновь не повисла опасная пауза, Олег, наполнив всем рюмки встал и многозначительно прищурился:

— А теперь знаете за что выпьем?

Семья почтительно затихла в ожидании.

— Выпьем за мою новую должность … — Олег помолчал, чтобы придать сказанному больше весу. — Теперь я не автомеханик, а персональный водитель. Генерал-лейтенанта Васильева Егора Викторовича.

Тётка вскрикнула, мать стиснула руки на груди, бабаня часто-часто закрестилась, глаза отца расширились до невозможности, и подцепленный на вилку ломтик маринованного помидора упал-таки на майку, оставив на ней алый подтек.

Тоня не бросилась к сыну как Лизавета и бабаня с криками и поцелуями, но в её глазах было столько любви обожания и счастливой гордости за Олега, что он всем телом, кожей, каждой самой маленькой жилкой ощутил, что теперь он стал достойным сыном Антонины Князевой. Таким, каким она мечтала его видеть с самого рождения.

Уже совсем за полночь спустились с отцом на улицу покурить. Хотелось посидеть в тишине на рассохшейся, давно не крашеной лавочке в сонном и родном дворе. Олег только сейчас почувствовал, как он устал и глаза слипаются. Но усталость была приятная вроде как у спортсмена, что к финишу пришёл первым и теперь может насладиться победой и расслабиться. Отец долго ещё шёпотом восхищался: надо ж, как сынок-то пошёл. Экая удача привалила, другому за всю жизнь так не повезёт. Олег не стал рассказывать, что удача-то на самом деле заключалась в том, что шёл он как баран на веревочке за пронырливым Гуськовым. Признаться — значит, рассказать всё и про Ирину Сергеевну, и про красивую дорогую бутылку, что привёз кадровику Самошину. Да много чего найдётся, чтобы разрушить счастливую сказку про гадкого утенка в одночасье ставшего прекрасным лебедем. И никакой он не везунчик, а всего лишь обычный вагон, который без паровоза и с места не сдвинется. И цепляется этот вагон, пусть даже крепкий и хорошо сделанный, за того, кто готов его тащить. Сперва за мать, потом за тётку, а теперь за Виталика Гуськова. И едет ровнёхонько и хорошо по рельсам, пока вдруг не отцепится по собственной же глупости, как случилось с Лидой. Взбрыкнул раз, вообразил себя паровозом и оказался в тупике.