Награда

Возвращались домой по берегу протоки. Неподалеку шумел говорливый Анюй. Кирилка шел совсем близко от Ани, готовый прийти ей на помощь.

Недалеко от фанзы Мартыненко с ярко освещенным окном (Аню ждали к ужину) молодые люди постояли молча. В небе бледно сияли осенние звезды.

— Хорошо как! — глубоко вздохнула Аня.

— Да, — согласился Кирилка, сердясь на себя, что ничего не может сказать учительнице.

— Ну, я пойду домой, до свидания, доктор, — шутливо сказала Аня, поймав в темноте руку Кирилки. Пожатие ее руки было не покровительственное, а дружеское.

Это почувствовал Кирилка и долго не решался покинуть место, где только что стояла необыкновенная девушка.

Холоднее становились утренники. Ребятишки с визгом катались по зеркальному льду луж. На реке появились забереги. Потускнела тайга, оголилась. Только темно-зеленые ели пятнали тайгу, приготовившуюся к долгому зимнему сну. Серо-свинцовым стал могучий Мангму-Амур, и шум его волн по ночам был похож на вздохи большого сердитого животного.

А однажды утром, выйдя из дому, Матвей Алексеевич зажмурился от нестерпимого света: выпал первый снег, нежный и пушистый. Фельдшер пробил топором лед в бочке с водой и начал умываться.

— Сайлу привезли! — крикнул подбежавший парнишка и весело сверкнул черными глазами. — Сегодня суд! — добавил он и, сорвавшись с места, кинулся к следующей фанзе. За ним вслед бежала стайка ребят.

В стойбище с нетерпением ждали суда. Предсказывали самые необычные приговоры. Кто полагал, что Сайлу обязательно посадят в тюрьму, а кто шел и дальше — расстреляют.

Шаман Пору советовал поступить по старым законам тайги: отдать Сайлу брату убитого. «Так всегда поступали наши предки», — важно пояснял Пору. И это решение нанайцы считали самым гуманным.

Задолго до начала суда в школу, где должно было состояться заседание, собрался народ. Пришли даже женщины с маленькими детьми.

У стены, где висела классная доска, за сдвинутыми столами сидели члены суда, приехавшие из волости. В числе заседателей — старый нанаец, житель стойбища Тайхин и молодая нанайка из соседнего стойбища. Народный судья — женщина лет сорока. Ее волосы гладко причесаны, лицо доброе, усталое.

Старики удивлялись:

— Баба судить будет?

Отдельно, на скамье, сидела Сайла. Она со слезами на глазах обнимала своих детей и что-то нежно шептала им, изредка бросая тревожный взгляд в сторону ухмыляющегося чему-то старого Апы и китайца Вана, хмуро глядевшего в пол. Слабая улыбка промелькнула по бледному лицу молодой женщины, когда она заметила ободряющие жесты Груши и Марии. За это время Сайла сильно похудела. Ожидание суда, размышление о случившемся не прошли для нее бесследно. А тут еще тоска по детям, постоянная тревога о них...

В зале становилось шумно. Расшитые женские халаты оживляли картину собрания, придавая ему неповторимый колорит. Среди девушек и женщин было много миловидных. Потешны и милы были смуглые ребятишки с жесткими иссиня-черными волосами и черными, как вишни, глазами. Под потолком висела пелена табачного дыма. Уже не раз предупреждала судья, чтобы не курили, но мужчины забывали о ее просьбе.

Никто из жителей стойбища еще ни разу не видел, как судит советский суд. Нанайцы могли бы рассказать о скором и неправом суде купца-живоглота, отбирающего в счет никогда не уменьшающегося долга последнюю шкурку соболя, о суде старшинки, у которого виноватым всегда оказывался бедный и слабый, о зверской расправе побывавших в стойбище белогвардейцев и японцев. Сегодня судит сам народ. Строги и торжественны лица у представителей народа, сидящих за столом.

Суд начался с показаний свидетелей. Требовательный и строгий голос женщины-судьи не вязался с ее добродушным обликом. Вопросы ее были четки и кратки. Ван, Апа, Груша, владелец ружья Иннокентий вставали со своих мест и давали показания.

Ван говорил визгливо, сжимая кулаки, с ненавистью поглядывая на Сайлу, низко опустившую голову. Внимание, с которым его слушали, китаец принял за сочувствие, разошелся и закончил свое показание категорическим требованием: «Сайла должна умереть!»

— Свидетель, предоставьте суду определить меру наказания, — оборвала его судья. — Садитесь!

— За бедной женщиной гнались, как волки, братья Ван и Ли, — с возмущением говорила Груша. — Ей ничего не оставалось делать, как защищаться.

— Сайла должна умереть! — не унимался Ван.

— Свидетель Ван, если вы еще раз нарушите порядок ведения суда, я прикажу вам удалиться и оштрафую. — Угроза судьи подействовала, китаец умолк.

Иннокентий долго переминался с ноги на ногу, не зная, с чего начать. Народу много, все смотрят, растерялся старый.

— Иннокентий Бельды, ружье ваше? — спросила судья, указывая на стоявшее в углу комнаты ружье.

— Мое, — ответил Иннокентий. — Хорошее ружье. Давно покупал, пять соболей купцу отдал. — Он с сожалением посмотрел на свое ружье: вряд ли отдадут его, плохо дело.