Награда

На что надеются бандиты? Неужели еще верят, что Советская власть непрочна, что старые порядки в Приамурье восстановятся?

Занятый тревожными размышлениями, Матвей Алексеевич и не заметил, как их лодка вырвалась из Анюя и заколыхалась на спокойной волне Амура. Матвей взялся за весла, и они понеслись к обрывистому берегу тайхинской протоки. От фанз бежали люди, впереди ребятишки.

— Сохатый, сохатый! — радостно кричали они. Но взрослые были необычно молчаливы и серьезны. Первым к лодке подошел Сергей Киле и стал помогать вытаскивать лодку на берег. Лицо его было бледное и растерянное.

— Что случилось? — подозревая недоброе, с беспокойством спросил Матвей Алексеевич. Может, в стойбище уже прознали про их встречу с Ванькой-калмыковцем? В тайге новости распространяются с непостижимой быстротой.

— Сайла китайца Ли убила... Из ружья... Вот здесь, на берегу, — Сергей указал на опрокинутую лодку. — Груша Сайлу увела к себе. Ты, Матвей, иди скорее. Шибко шумят у твоего дома. Ван и дружки его. Грозятся...

Матвей Алексеевич, не дослушав Сергея, бросился к дому. Выбежав на косогор, он увидел около своей фанзы толпу людей. Они размахивали руками и кричали. При появлении Мартыненко люди умолкли, расступились, пропуская его к закрытой двери.

— Почему такие крики у моего дома? Что случилось? — сдерживая волнение, спросил Матвей Алексеевич.

Заговорили все разом:

— Человека убили... Китайца Ли!

— Сайла убила!..

— Закон тайги нарушила, отвечать должна...

— Его тоже умирай!.. — вопил Ван, потрясая двуствольным ружьем. — Зачем твоя жена Сайлу прятала!

— Прошу всех уйти от моего дома, — холодно произнес Матвей Алексеевич. — Я не допущу самосуда над женщиной. Если она виновна, то будет отвечать перед советскими законами, а не перед законами тайги. Понятно? Сайлу я в обиду не дам.

Слова Матвея Алексеевича отрезвили толпу нанайцев. Люди поняли, что он будет защищать Сайлу, и ссориться с русским лекарем не хотели.

Только Ван продолжал шуметь и выкрикивать угрозы. Он наступал на Матвея Алексеевича, пытаясь оттереть его от двери, и даже осмелился направить на него свое ружье.

— Пу-пу, стреляй твой буду! — грозил Ван, взвизгивая.

Выведенный из терпения Мартыненко вырвал ружье из рук китайца и ударом об угол фанзы вдребезги разбил его.

Ван оторопел и пустился наутек. И, только отбежав на почтительное расстояние, прокричал что-то угрожающее.

Дверь перед Матвеем раскрылась, и он вошел в фанзу. В углу сидели, обнявшись, Сайла и молодая учительница. Нанайка плакала безутешно, а учительница уговаривала ее, как ребенка. «Ну, сегодня мне везет, второй раз под дулом ружья оказался»,— подумал Матвей Алексеевич, решив умолчать о стычке с бандитом.

— Несчастье-то какое, — встревоженно заговорила Груша.

— Слышал. Причина?

— Этот старый дурак Апа продал Сайлу китайцу. Тот хотел взять ее как вещь. Сайла защищалась.

— Мерзавцы! — выругался Матвей Алексеевич и подошел к Сайде. — Не плачь. Мы тебя не выдадим... Не выпускай ее, Груша, покарауль.

А на другой день приехал начальник милиции из волости и увез с собой Сайлу. Оставлять ее в стойбище было небезопасно. Приспешники Вана могли расправиться с молодой женщиной.

Тщетно убеждали Сайлу Матвей Алексеевич и остальные, что там будет лучше. Сайла плакала, словно навсегда прощалась с родными местами.

Суд

Часто бывает так: уйдет с головой человек в свои неотложные дела и не замечает ни окружающей природы, ни времени года.

Нечто подобное было с Матвеем Алексеевичем, целиком погруженным в заботы. Надо было переводить больницу в другой дом, и он строил его вместе с жителями стойбища. Потом, в порядке профилактики, осматривал всех детей. Вместе с Сергеем Киле и другими активистами переселял нанайцев с затопляемых островов на материковый берег, заменяя Петра Щуку, который последнее время ездил по тайге — организовывал фактории.

Сентябрь, а занятия в школе еще не начинались. Все население на рыбалке — идет осенняя кета, к тому же и школа еще не готова. Приходилось Мартыненко и тут помогать, ремонтировать двери, окна.

Матвей Алексеевич остановился на крутом берегу, оглянулся вокруг и восхитился красотою, открывшейся ему. Насколько хватал глаз — раскинулся Амур с протоками и островками, прохладной синью манит к себе. Острова с увядающей листвой деревьев похожи на палитру художника, беспорядочно заляпанную оранжевой, красной, желтой красками. И где-то в этом синем просторе рождается ветер. Упругий, теплый, он дует с ровной силой и будоражит сверкающую на солнце рябь, морщит зеркальную гладь спокойных заливов и проток, склоняет к земле ветки тальника и серебристых, еще не тронутых желтизной ив. Увядшие листья падают на воду и плывут, словно маленькие кораблики.