Награда

Предложение Иннокентия понравилось Матвею Алексеевичу. Побывать в тайге, посмотреть на лесного красавца сохатого... Да почему не попробовать самому пострелять? В тайге надо этому обучиться.

— Сохатый я давно приметил, — продолжал Иннокентий. — Мясо много будет. Сохатый лучше коровы. Я видел в Сретенском корову. Э-кхе! — презрительно кашлянул Иннокентий. — Корова корми, а мяса нет и нет.

— Корова молоко дает, сметану. Ее из-за молока держат, — разъяснил Матвей Алексеевич, а сам подумал: неплохо бы завести корову, да и нанайцев приучить к молоку.

— Молоко? Э-кхе! — пыхнул дымком Иннокентий.

— Ладно, нахваливай своего сохатого, — посмеялся Матвей Алексеевич. — Согласен, пойдем за лосем. Что брать с собой?

— Брать ничего не надо. У Иннокентия все есть. Хлеба, рыбы возьми, однако, — и, понизив голос, добавил с лукавством: — Водка маленько бери, а? Не пить! — заторопился старик, заметив протестующий жест лекаря. — Духам тайги, а?..

Ванька-калмыковец

— Праздник когда? Ханьшин есть, тала есть — вот и праздник. Верно говорит Апа?

— Верно, — кивает головой захмелевший китаец Ли.

Второй день он сидит в фанзе старого Апы и пьет водку. Старый Апа слабее Ли, который чувствует себя еще совсем молодым. Ли подливает в фарфоровую чашечку Апы мутного ханьшина, настоянного на лимоннике, а сам умильно посматривает маслеными глазами на Сайлу, прислуживающую загулявшим мужчинам.

— Ай, на-на, ай, нэпа... — поет старый Апа. Дрожащей рукой берег фарфоровую чашечку, ловит грязными пальцами скользкие кусочки калужьей талы, сдобренной черемшой.

— Сайла, взгляни на меня, — просит Ли, удерживая ее за полу расшитого халата. — Улыбнись мне, Сайла!

Сайла молча вырывает полу халата и выходит из комнаты. Потом долго стоит в темной половине фанзы, прижав руки к пылающим щекам. Противный Ли, зачем пристает к замужней женщине? Да и Апа противный, старый, взяли бы его скорее духи к себе. Сайла пугается кощунственной мысли, берется за нож, начинает чистить рыбу, чтобы работой отогнать приступ злобы. Нехорошо женщине быть такой сердитой, может тигра родить. Так сказал шаман Пору. Но мысли молодой женщины снова возвращаются к китайцу Ли. Последнее время он усиленно ухаживает за ней, ищет встреч. То появится с ней рядом на рыбалке, то задержит в лавке, куда Сайла забежит что-нибудь купить, то встретит вечером на улице, крепко схватит за руку и смеется, глядя прямо в глаза своими черными глазами. Сайла догадывается: не зря Ли заявился к мужу с корзиной водки. Не такие они приятели.

— Сайла!

Сайла метнулась в фанзу на зов мужа.

— Талы давай, голубики давай, — приказал Апа, смахивая с подбородка кусочки рыбы. Сайла принесла и поставила на низенький столик деревянную резную чашку с рыбой, туесок с голубикой и снова исчезла в сенях, провожаемая пристальным взглядом гостя.

«Почему так смотрит?» — думает встревоженная Сайла.

Посоветоваться бы со старшей женой, но Апа отослал ее проверять установленные на Амуре переметы. И ребятишек взяла с собой старшая жена.

Сайла садится на пол и снова принимается чистить рыбу. Собаки заглядывают в распахнутую дверь и машут хвостами. Сайла бросает псам рыбьи внутренности и вспоминает недавний разговор с Грушей и Марией. Речь зашла о судьбе женщины-нанайки. «Я бы на твоем месте бросила старого двоеженца Апу, — гневно говорила Мария, вызывая ужас своими словами у бедной Сайлы. — Ты, Сайла, человек, не вещь, понимаешь?» — «Обычай у них такой», — пытается смягчить слова Марии Груша. «Обычай», — покорно подтвердила Сайла. «Дурацких обычаев и у русских много, да мы от них отказываемся, — возразила Мария. — Две жены иметь — дикий обычай. Ведь противен тебе Апа?» — «Да»,— тихо ответила Сайла, опуская глаза. «Вот видишь! Уходи от него». — «А разве можно?» — «Можно! Нужно, если хочешь жить по-человечески».

Этот разговор запал в душу Сайлы. Она с трепетом чувствовала, как растет в ней протест, как все труднее подчиняться старому мужу. Иной раз хочется закричать на него, бросить ему в глаза грубые, оскорбительные слова. Только страх, с детства привитый страх перед всесильным мужчиной, удерживал Сайлу от открытого бунта. Она понимала, что когда-то этому придет конец, она переступит страх и произойдет что-то, чего она хочет и боится.

Предчувствие развязки томило Сайлу, и все меньше сопротивлялась она непонятному и властному влечению к протесту. А что, если вот сейчас зайти в фанзу и сказать Апе: «Я покидаю тебя, Апа». У старика от неожиданности откроется беззубый рот. Сайла злорадно улыбнулась... Но словно горсть снегу насыпали ей за воротник халата, когда она представила себе ехидный вопрос мужа: «Куда же ты хочешь уйти, Сайла? А, верно, сейчас осень, и ты хочешь, как медведь, залечь в берлогу?» И правда, куда она пойдет? К родным? Родственники наверняка отвернутся. Мать, отец, братья прогонят ее от родного очага. К тому же она не может оставить у Апы своих детей Чокчо и Кеку, не может! Нет, зря русские женщины сердитыми словами ранили слабое сердце Сайлы. Еще горше станет теперь ее жизнь.

— Ай, на-на, ай, на-на! — пьяно визжал Апа.