Наедине

Весь предшествующий этому раннему утру день, а потом и стихийно протекающий вечер, я думал о Серафиме и всех тех занимательных вещах, что успел узнать о ней из сжатого пересказа ее родителей. Как ни пытался переключиться на что-то иное, заняться, наконец, делом, мысли то и дело возвращались к ней, ее странной жизни, заключенной в тесном пространстве своеобразной зоны комфорта, которая ни черта таковой не являлась. Я злился; на себя, за то, что до сих пор продолжаю обо всем этом думать, на ее невменяемых родителей, решивших разыграть жесткое реалити-шоу со своей дочерью в главной роли. На Сашку, который весь день напролет вертелся где-нибудь поблизости, не оставляя надежды докопаться до моего сознания, дрейфующего где-то неподалеку от Клуба Почитателей Тлена. На отца, которому вдруг вздумалось мириться с Катериной при моем непосредственном участии…

Да, вот на что я должен был обратить куда более пристальное внимание. С Катькой происходило что-то странное. Я видел это, чувствовал, даже делал вялые попытки с ней поговорить, но на все мои расспросы сестрица только огрызалась и посылала меня ко всем чертям, ни в какую не желая идти на контакт.

В конце концов, я сделал то же самое, хотя это и шло в разрез с моими укоренившимися представлениями об идеальном старшем брате, готовом в любой момент забыть обо всех недомолвках и в трудную минуту прийти на помощь неразумной сестрице. Но Катькины капризы окончательно пробрали меня до печенок, а она сама вызывала стойкое желание позабыть о своих принципах и-таки отвесить этому чаду парочку хороших затрещин в сугубо профилактических целях. Тормозила лишь поврежденная рука, все еще доставляющая болевые неудобства, и нежелание отправляться на поиски этого юного исчадия моей пожизненной каторги, которое могло находиться где угодно, и, конечно, упорно игнорировало все мои звонки.

Отец сообразил семейный ужин и даже пораньше ушел с работы, намереваясь закончить все приготовления к тому моменту, как все мы соберемся за столом в их квартире. О моих мнимых неприятелях он молчал, и это само по себе вызывало настороженность. В другое время я бы непременно задумался, быть может, даже сам завел разговор на эту тему, надеясь заблаговременно расставить все нужные точки по законным местам. В любое другое время, но только не теперь.

Не могу сказать, что мне это нравилось, но в моей жизни определенно наметились признаки стабильности. Даже не давая о себе знать, Серафима все время была где-то рядом, навязчивым призраком выплывая даже из случайных мыслей на какую-нибудь совершенно отвлеченную, не связанную с ней тему. Я мог вяло интересоваться у прогрессивного Сашки содержанием новой белковой диеты, которую он активно продвигал в массы, и в этот момент живо представлять себе, как Фима стоит у огромного, в пол, зеркала, и сосредоточенно подводит глаза черным цветом, собираясь на смену в свой чертов клуб. Мог оставлять Катьке очередное голосовое сообщение с гневным содержанием и требованием немедленно перезвонить, но слышать совсем другой голос, интересующийся робко, не стану ли я возражать против… И по цепной реакции вновь и вновь возвращаться в то раннее утро, словно наяву чувствовать, как Фима беззастенчиво трогает носом мою напряженную шею, почти касаясь губами натянутой кожи.

Почти…

Может, мне и не стоило ничего о ней узнавать, тогда было бы не в пример легче избавиться от назойливых образов, с методичностью атакующих мою не раз отбитую в боях голову. Если бы я понял все с первого раза, не стал рассказывать Катерине про Клуб и уж тем более вновь тащиться туда с туманными намерениями, еще и в компании сестрицы, то все наверняка бы обошлось. Но вот ведь штука — чем больше я об этом думаю, тем менее привлекательной кажется мне эта мысль.

Более того, я начинал привыкать к присутствию Серафимы в своей жизни, пусть даже незримому. Я не забивал себе голову иллюзорной чушью, точно зная, что темноволосая красавица из Клуба слишком сложная, замороченная, чокнутая, и, кажется, совершенно отмороженная. И чтобы найти к ней подход, мне придется прыгнуть выше собственной головы, раз за разом доказывая ей, что я, в общем-то, неплохой персонаж в ее истории, и мне, в отличие от всех прочих, можно доверять.

Черт знает, зачем мне вообще все это было нужно…

Я понимал. Все, что так или иначе было связано с ней, рано или поздно начинало мне нравиться. Она сама начинала мне нравиться.

* * *

— Ну, и чего тебе надо? — лениво тянет Катька, стоит мне поднести трубку к уху. Где-то на заднем фоне громко играет музыка, а звонкий женский голос с усердием выводит что-то в высшей степени зажигательное.