Он перехватывает мои запястья, зачем-то оглядывается назад, наверняка проверяя, нет ли свидетелей, способных подпортить ему репутацию, после чего лихо заталкивает меня внутрь тесной прихожей и с проворностью захлопывает за нами входную дверь.
Он не обращает на них никакого внимания.
Я машинально тянусь к выключателю, но Мишка не дает мне высвободить руку. Кажется, его вовсе не смущает темнота вокруг нас и то, что он никогда не был в моей квартире, не знает планировки и может по незнанию ввергнуть мое унылое логово в еще больший беспорядочный хаос.
— Ты часто устраиваешь своим соседям подобные спектакли?
— Нет. Сегодня особый случай.
— Я польщен.
— Миш, я…
— Тихо, — и прежде чем я успеваю продолжить, он прижимает меня к свободной стене, надежно сковывает мои запястья своими ладонями, так, что я даже дернуться самостоятельно не могу. Наклоняется ко мне очень близко, обдавая своим теплым дыханием нижнюю часть моего лица.
Еще немного…
Мой взгляд задерживается на его выточенном из темноты лице, скользит вниз, к вороту черной футболки, из-под которого виднеется свободный участок кожи, и я вновь не могу сдержаться, рвусь вперед, но Миха не позволяет мне продолжить мою маленькую забаву со своей шеей.
Воздух в тесном помещении перестает быть безвкусным, быстро приобретает знакомый запах. Впервые за долгое время темнота не пугает меня, а, напротив, играет мне на руку, так кстати скрадывая все отрезвляюще лишнее, вроде свирепого выражения Мишкиного лица или убогого фона, располагающего только к развитию затяжной депрессии. Теперь темнота мой пагубный друг. Кромешный мрак любовно обвивает мои плечи, подталкивает меня к более решительным действиям, заполняет мою голову опасными мыслями о вседозволенности, том, что при желании я вполне могу возглавить эту партию нашей тесной игры даже несмотря на то, что сила на его стороне. Я слишком долго ждала чего-то подобного, способного ударить в голову похлеще убойной дозы самого крепкого алкоголя, умноженной на такую же дозу табака, приправленной громкой тяжелой музыкой.
Выбрасываю из головы лишние мысли, забываю обо всем, прикидываю, как бы так изловчиться, чтобы присмирить его бдительность и вновь до него дорваться.
— Меня немного напрягает, когда ты горячо дышишь в мою шею, — делится со мной Мишка, склоняя голову набок. — Не могу отделаться от мысли, что у тебя за спиной спрятан нож.
Его плечо упаковано под слоями плотной одежды.
— Как твоя рана?
— Нормально, — тихий смешок. — Но если вздумаешь выйти за меня замуж, то до свадьбы точно не заживет.
— Что?..
— Шутка, — он хмурится.
— Покажи мне.
— Извини, я плохо танцую стриптиз, — он разводит руками, а мне только этого и нужно. Пользуясь тем, что его ладони больше не удерживают мои подвижные запястья, я буквально врезаюсь в него, сжимаю кулаками края футболки, чувствуя, как где-то там внутри гулко бьется его сердце, горячее, огромное, человечное, и… с тихим вздохом распрямляю пальцы, выпуская черную ткань.
Мучительный шаг обратно.
Ко мне возвращается нестабильная способность к самоконтролю.
— Прости, — шепчу едва слышно.
Он негромко смеется:
— Ты и без ножа способна испугать кого угодно.
Моя рука слегка подрагивает, когда я вожу ею по стене в поисках скрытого выключателя. Вспыхивает свет, и губительное влияние темноты окончательно иссякает. Запоздалая неловкость наваливается на меня всем своим сокрушительным весом. Я переступаю с ноги на ногу, нерешительно поднимаю глаза на Мишку, ожидая увидеть в его глазах презрительное раздражение или даже злость, но ничего этого нет и в помине. Он смотрит в мои глаза и просто улыбается. Теперь эта его извечная улыбка вовсе не кажется мне привлекательной, скорее выводит из себя. Мне кажется, именно с таким придурковатым выражением лица врачи смотрят на безнадежных пациентов психбольниц, когда те начинают проявлять легкие признаки адекватного поведения.
Мое лицо наверняка радует всеми оттенками красного.
Машинально обхватываю плечи ладонями и пытаюсь отыскать подходящие ситуации слова, а тишина между тем режет уши, отвоевывает каждый свободный сантиметр узкого пространства. В моей тесной прихожей нет места для того, чтобы можно было от нее скрыться.
Мишка считает меня сумасшедшей, теперь в этом нет никаких сомнений.
В конце концов я открываю рот, еще не зная точно, что собираюсь ему сказать, но он сам нарушает повисшую между нами тишину, разводит губы и стороны и неожиданно начинает громко и весело смеяться.
— Ты такая интересная, Сим, — он подходит ближе, оттесняя меня обратно к стене между шкафом и прикрытой входной дверью. — Это какой-то очень коварный план, да?
— План? — я машинально облизываю пересохшую нижнюю губу.
— Неужели экспромт? — делано удивляется он.
— Я не… Просто…