Наедине

— А по-моему, сложновато. Хотя и не лишено фантазии, — он кладет ладонь мне на плечо, и от его прикосновения я уже сама налетаю спиной на стену позади. — Поправь, если я что-то пропущу. Значит, чем-то я тебе упорно не нравлюсь, и ты охотно мне это демонстрируешь, причем неоднократно. Ну, допустим, я дурак, и с первого раза до меня попросту не доходит. Черт с ним, опустим даже нашу милую историю с ножом, хотя она и заслуживает гораздо большего внимания. Но теперь ты открыто лапаешь меня в собственной темной прихожей… — в этом месте я вздрагиваю и спешно поднимаю на него беспомощный взгляд. — Нет, не то чтобы я против… Но как-то нечестно выходит, тебе не кажется?

Прежде чем я успеваю вставить хоть слово, он подается вперед и теперь почти шепчет в мои приоткрытые губы:

— Может, я тоже хочу тебя полапать?

Меня вновь с силой впечатывает в стену. Я чувствую его теплое дыхание на своих губах, закрываю глаза и наугад тяну руку к его правому плечу. Неуверенно просовываю пальцы за отворот куртки.

Он не двигается.

Я тянусь к нему.

Он прижимает мои руки к поверхности стены и неминуемо ловит меня своим взглядом. Прямым, сосредоточенным, слишком откровенным, чтобы его можно было выносить без внутреннего содрогания и замирания сердца.

— Миш…

Он несильно зажимает мне рот, наклоняется совсем близко и теперь шепчет в свою раскрытую ладонь на моих губах:

— Не знаешь, какого это — играть по правилам?

Я прислушиваюсь к неровному стуку собственного сердца, которое наверняка решило пробить мою слабую грудную клетку и обрести свободу без узких границ.

— Не хочу по правилам, — выдавливаю спустя секунду, когда он чуть смещает ладонь с моих губ.

Он крепче прижимает мои руки, хотя, учитывая разный уровень нашей формы, я и так не смогла бы выбраться из его захвата без болезненных, совершенно мне ненужных последствий.

— А чего ты хочешь?

Я молчу, покусываю щеку с внутренней стороны. Но в чем бы он меня ни подозревал, у него самого в запасе оказывается куча разнообразных, очень действенных тактик. В ответ на мое молчание Мишка кладет другую ладонь на мою талию и нарочито медленно поглаживает пальцами ставшие чувствительными ребра под тонкой черной блузкой. Тепло становится только там, где находится его рука, в остальном меня резко бросает в жуткий, пробирающий до костей холод.

Если он сейчас отстранится, я просто замерзну.

С каждым движением его ладони все во мне замирает, обрываются последние нити надежды на возврат к чему-то до боли знакомому, иллюзорно безопасному.

Он наклоняется ко мне и носом утыкается в мои растрепанные по плечам волосы. Его теплые губы оказываются на моей шее, там, где под кожей неровно бьется тонкая чувствительная венка. Я делаю шумный вздох, когда ладонь на моих ребрах сжимается, а его раскрытые губы скользят вниз по моей шее.

— Скажи мне, чего ты хочешь?

Его пальцы устраиваются на моем подбородке, приподнимая лицо. Помимо воли мой взгляд упирается дверной проем, за которым виднеется край пушистого ковра, щедро усыпанный бессчетным количеством мелких цветочных огрызков, оставшихся от недавнего роскошного подарка без подписи.

Я широко распахиваю глаза, не в силах отвести от ковра застывшего взгляда.

Меня бросает в дрожь, когда его губы прокладывают дорожку коротких поцелуев к моим открытым в вырезе блузки ключицам и обратно.

— Я не…

Хочу.

С тихим стоном я вновь закрываю глаза, начинаю дрожать всем телом.

— Я уйду, если ты хочешь.

Не хочу. Я… не знаю.

Мишка отстраняется. Внимательно вглядывается в мое лицо, ловит устремленный к проходу взгляд и, кажется, понимает все без единого слова. Он больше не рядом, не держит меня в своих руках. Быстрым шагом он идет к дверному проему, ведущему в комнату. Я безмолвно провожаю взглядом его обтянутую курткой спину, пока в комнате не вспыхивает верхний свет, и только затем, словно очнувшись от краткого ступора, спешно иду следом за Михаилом.

Я не хочу туда смотреть, но взгляд мой против воли скользит по дорожке из беспорядочных алых лепестков к самой корзине, в которой еще остались нетронутые цветы. Правда, после долгого времени без воды они уже не выглядят такими свежими и роскошными, какими были вчерашним утром. И все же картина, открывшаяся Мишкиному взору, действительно впечатляет. Я вижу это по его глазам, легкой усмешке, играющей на его искривленных губах. Хочу что-то сказать, но не могу обнаружить слов и просто молчу, позволяя ему самостоятельно анализировать все то, что он видит перед собой.

Он делает свои выводы.

Я устало прислоняюсь плечом к дверному косяку и смотрю на него в профиль, почти не мигая. Почему-то мне кажется, что он непременно все поймет и не станет выпытывать никаких объяснений, тем более, что мне нечего ему рассказать. В эти мгновения мне и в голову не приходит то, что он может неверно истолковать наличие огромной корзины в обрамлении рассыпанных по ковру лепестков. Представить все это элементом романтического вечера, а не продолжением затянувшегося кошмара.