Наблюдательный отряд

– Нет, у наших знакомых такой девушки не было, – сразу ответила Лея. – Я бы знала.

– Может быть, девушка не из Риги? – предположил скорняк. – И я даже думаю – совсем не из Риги, а из маленького городка, из местечка, знаете, что такое штетл? Это городок, где много бедных евреев, и чем они кормятся, даже понять невозможно. Рижская девушка знает, что может познакомиться с хорошим женихом, она не станет делать глупостей. Она может понравиться даже доктору или адвокату – я имею в виду еврейского доктора или адвоката. А девушке из местечка где взять хорошего жениха? Да, да, бывали случаи, что их сманивали дурные люди, бывали…

– И красивая девушка очень хорошо знает, что она красивая, – добавила Лея. – Она задирает нос, а мать ей наверняка говорила: Хава-Матля, здесь нет человека, который бы оценил твою красоту!

– Значит, мы поняли, как это могло произойти. А что с ней могло случиться, когда ее выкупил богатый человек?

– Вряд ли он на ней женился. Пожил с ней пару лет, дал ей денег, и они расстались. Но, если он порядочный человек, он мог ей подыскать жениха… – тут Лея задумалась. – И дать приданое… Это значит, что ее увезли туда, где о ней никто ничего не знает.

– Значит, найти ее не удастся? Ну что же, такой результат – тоже результат. Спасибо, господин Шнеерзон, спасибо, госпожа Шнеерзон.

Лабрюйер встал.

– Господин Гроссмайстер, есть один человек, которого нужно спрашивать о красивых девушках! – вдруг сообразил скорняк. – Это сват! У русских свахи – женщины, а в местечке сват – обязательно мужчина. Еще двадцать лет назад такие сваты разъезжали по местечкам и знали наперечет, у кого сколько дочек на выданье и какое у каждой приданое, они и всех женихов знали. Конечно же, старый Хаим-Арон должен помнить всех красивых девушек!

– Да, Хаим-Арон! – обрадовалась Лея. – Он совсем уже старенький, стал такой праведник, такой праведник! В пятницу вечером мы его увидим в синагоге!

– Да, он теперь, как мальчик, ходит туда и заново учит Тору! – Шнеерзон рассмеялся. – Старость, скажу я вам, господин Лабрюйер, очень опасная вещь. Нас с Леей спасают только внуки – приходится казаться умнее, чем мы на самом деле, правда, Лея?

– Госпожа Шнеерзон, я тоже внука завел, – сказал Лабрюйер. – Да, да, позавидовал вам, у вас такой толковый Гриша. А у меня теперь Сеня. Не знаете, никто поблизости не сдает в комнате угол? Хотелось бы его поселить не слишком далеко от «фотографии». Но чтобы комната была теплая, с умывальником, как полагается, чтобы постельное белье меняли чаще, чем раз в три года.

– А я спрошу у соседок, господин Гроссмайстер, – пообещала супруга скорняка. – Абрам, ты уже предлагал господину Гроссмайстеру серый каракуль?

– Господин Гроссмайстер, пока вы будете думать, зима кончится! Давайте я все-таки сошью вам шапку. Вы молодой человек, вам жениться надо… – напомнил скорняк.

– Надо, – согласился Лабрюйер. И ушел, исполненный решимости сесть и написать письмо Наташе.

Но в фотографическом заведении он занялся совсем другим делом.

Телефонная барышня соединила его с кабинетом главного врача лечебницы на Александровских высотах.

– Я обращаюсь по деликатному вопросу, – сказал Лабрюйер. – Мой родственник, студент, стал заговариваться. Он много занимается, к тому же нервический тип сложения. Нельзя ли его поместить к вам на несколько недель – под присмотр опытных врачей? Мы бы держали его дома, но он вдруг начинает кричать, сами понимаете, это так неудобно…

Разговор затянулся минут на десять – Лабрюйер вызнавал, сколько человек в палате, хорошо ли охраняется корпус, не грозит ли родственнику встреча с настоящими буйными безумцами. Решетки на окнах его тоже интересовали. Завершил беседу он так:

– Если в течение трех дней его состояние не улучшится, я вам телефонирую, и мы оговорим условия.

Хорь слушал этот разговор и усмехался.

– Уж не меня ли ты собрался сдать в эту лечебницу? – спросил он.

– Я просто хотел знать порядки в лечебнице. Пойду туда сам, только нужно раздобыть халат, колпак и ту войлочную мерзость, в которую обувают больных.

Хорь уставился на Лабрюйера с восторгом, но восторг был какой-то тревожный.

– Ты хочешь изобразить сумасшедшего?

– После того как я изображал Аякса Локридского, мне уже ничего не страшно. Ты не забывай, я пять лет служил полицейским агентом под началом господина Кошко, а он обожал всякие маскарады. Я как-то даже был старухой на паперти. Если хочешь, спроси Панкратова – он тебе расскажет, как два часа пролежал под кроватью, на которой преступник занимался любовью с супругой.

Хорь расхохотался.

– Нужно туда отправить Мякишева. Я по глазам вижу, что он вернется и с халатом, и с колпаком, и даже с каким-нибудь серебряным портсигаром.

– Это мысль. Эй, Мякишев!