Наблюдательный отряд

Лабрюйер, которого очень забавляло это приключение, помог пассажиру поставить ногу на уступ сугроба, а дальше тот и сам довольно ловко спрыгнул наземь.

– Разрешите представиться – Гаккель, инженер, – сказал он.

– Гроссмайстер, владелец фотографического заведения, – ответил Лабрюйер.

– Господин Гроссмайстер, довершите благодеяние – довезите, ради бога, до «Мотора». Я опаздываю, а этот господин… – Гаккель имел в виду шофера. – Ему бы в цирке выступать!

– Да садитесь, бога ради. Но как вы свою модель повезете?

– На руках! Но придется ехать медленно.

– Вы же хотели быстро.

– Медленно. Ну так скорее!

– Я вас от самого «Руссо-Балта» вез, я нарочно через Московский форштадт и по реке ехал, чтобы по пустым улицам, чтобы модель не растрясти! – вдруг запричитал шофер. – Я спешил, я ваше приказание выполнял – скорее, скорее! Кто меня теперь отсюда снимет?!

– Я даже не представляю, как это сделать, – признался Лабрюйер. – Неизвестно, что там у вашего «Бенца» под брюхом. Вы-то сами знаете?

– Грузчиков надо прислать, – додумался Бертулис Апсе. – И дворников с лопатами. Подкопать сугроб, потом на руках перенести.

– Да едем же! – взмолился Гаккель. – На заводе найдем крепких парней, я им заплачу, так и быть!

Пролетка двигалась к «Мотору» презабавно – то быстрее, то медленнее, а углы огибала и вовсе с похоронной скоростью. Наконец показался каменный забор «Мотора». Лабрюйер поднял голову и увидел столбы дыма из высоких труб.

Он полагал, что тут и расстанется с Гаккелем, но Гаккель окликнул парня с тачкой, попросил зайти на проходную, назвал свое имя, и минут пять спустя ворота распахнулись.

Всякий завод – это город в городе. Лабрюйер, принюхиваясь к совершенно незнакомым запахам, с любопытством разглядывал широкие приземистые корпуса, толстые трубы котельных, улицы между корпусами, по которым возили в вагонетках и на тачках разноообразные предметы, ему непонятные, и чуть не бегом носился заводской народ. Его удивили было шинели и фуражки военных, но он вспомнил: заказы!

– Теперь направо, теперь прямо, – командовал Гаккель. – Стоп! Господин Гроссмайстер, помогите мне выбраться!

Лабрюйер выполнил просьбу, за ней последовала другая – отворить перед Гаккелем высокую дверь. Одновременно с хозяином модели к этой двери подкатил мотоцикл и подошли двое мужчин. Один был Лабрюйеру неплохо знаком. Не далее как летом он спас этого человека от смерти. Не один спас, в компании с Енисеевым, но все же…

– Доброе утро, господин Калеп, – сказал Лабрюйер.

– Доброе утро, господин Калеп! – чуть не хором закричали водитель мотоцикла и его пассажир, оба – в теплых кожаных тужурках, наподобие тех, что носят авиаторы, и в огромных шоферских очках.

– Господин Гроссмайстер, вы? С господином Гаккелем? Здравствуйте, Гаккель, рад вас видеть. Здравствуйте, Рейтерн.

– Я Розенцвайга привез, – сказал водитель. – Ему тоже любопытно посмотреть на модели. Ведь можно?

– У вас, я знаю, будет славный спор, – сказал пассажир, – и я тоже поучаствую.

– Хорошо, Феликс. Теодор, ставьте мотоцикл за углом и поднимайтесь.

Феликс Розенцвайг слез с заднего сиденья, стащил с лица очки и сразу же надел другие, маленькие и круглые. Это был высокий молодой человек, малость нескладный, из-под шапки выбивались на лоб мелкие светлые кудряшки.

– Что же он там возится? – спросил Розенцвайг. – Тео, Тео!

– Проходите скорее, нас уже ждут, – сказал Гаккелю Калеп и придержал дверь, чтобы тот без опаски внес свою драгоценную модель.

Калепа, волей-неволей узнавшего, с какой организацией сотрудничает Лабрюйер, его появление вовсе не удивило. Лабрюйер же, решив, что при поиске предателя никакие сведения не будут лишними, преспокойно поднялся на второй этаж с таким видом, будто уже десять лет трудится в этом здании и оно ему осточертело.

Для модели Гаккеля был приготовлен особый стол. Рядом стоял другой, а на нем – еще одна модель, примерно такой же величины. Гаккель освободил свое сокровище от холстины, и Лабрюйер мог их сравнить.

Бывая на Солитюдском ипподроме, часть которого теперь занимал аэродром, он нахватался авиационных словечек и потому знал, что такое «моноплан». Обе модели были монопланами, но произведение Гаккеля не имело фюзеляжа и кабины, а пилоту и пассажиру предназначались два миниатюрных сидения на ферме, соединяющей нечто вроде детских салазок. К этим салазкам были приделаны колеса. Сверху к ферме крепилось крыло, а снизу к крылу был приспособлен маленький макет авиационного мотора с винтом. В целом изящная конструкция сильно напоминала венецианскую гондолу – какой Лабрюйер видел ее на журнальных картинках. Снять крыло – и пускайся в плаванье.