Наблюдательный отряд

Зажглись две лампочки большой люстры, и Лабрюйер увидел Хоря, в мужской одежде и с утюгом. Тут до него дошло – парень тренировался. Он не мог открыто ходить в тир и совершенствоваться в стрельбе, но приучить руку к тяжести, которая заведомо больше, чем тяжесть револьвера, он мог. Заряженный револьвер системы «наган», а именно такой был у Хоря, весил два фунта – и Хорь из него промахнулся. А чугунный утюг госпожи Круминь – это добрых шесть фунтов, да еще поди удержи его неподвижно за ручку…

Видимо, Хорь собирался попробовать, как пойдет дело с утюгом, и если окажется, что именно этот снаряд ему нужен, – вернуть госпоже Круминь ее имущество, а себе купить свой собственный утюжище. Но он некстати заболел.

– Господин Мякишев! – позвал Енисеев. – Идите-ка сюда! Тут вас поучат правильному обращению с револьвером. У нас имеется мастер своего дела…

Хорь поставил утюг на помост, оттолкнул Росомаху и быстро вышел.

– Напрасно ты, Горностай, – сказал Росомаха. – Ты бы в такой истории не то что утюг, а мельничный жернов сбондил и с ним по ночам маялся. Иди сюда, Сеня. Я тебя поучу. Вставай, держи ручку…

– Что он за командир, когда такой обидчивый? Ей-богу, как старая дева, – буркнул Енисеев. – Самообладание – такая штука, что в аптеке не купишь.

– Самообладание и в пятьдесят не у всех имеется, а ему – двадцать два, кажись, – добавил Лабрюйер. – Хуже нет, когда не можешь дать сдачи тому, кто вдвое тебя старше.

– Может, черти бы его побрали! Может! Он же – командир отряда! – взорвался Енисеев. – Да я бы счастлив был, если бы он сейчас послал меня по матушке! Он должен быть свободен, понимаете? Свободен принимать решения! И не думать, кому сколько лет и где у кого любимая мозоль!

– После того как он провалил операцию, с ним надо поаккуратнее, – сказал Росомаха.

– Нет! А если с ним нужно обращаться, как с фарфоровой вазой Севрской мануфактуры, значит, он не то ремесло выбрал!..

И тут в салон ворвался Хорь. Оказалось – стоял у черного хода и весь спор подслушал.

– Господин Горностай, а не пойти ли вам?..

Посыл был энергичный и просто великолепный. Сенька, таких художеств еще не слыхавший, даже утюг выронил.

– Есть! В десятку! – воскликнул Енисеев. – Росомаха, уходим. Леопард, пусть Мякишев… Нет! Хорь, ты командуй.

– Мякишев? – не сразу понял Хорь.

– Наш новый агент, – Росомаха указал на Сеньку. – Хорошо бы ему пока пожить тут, а ты покажи ему все ходы и выходы.

Хорь с интересом оглядел Сеньку.

– «Очи черные, очи страстные…» – негромко пропел он.

– Тебе Леопард обо всем доложит. Значит, Леопард, постарайся найти люцинского гения.

Лабрюйер видел, что примирения между Хорем и Енисеевым пока что нет. И сообразил, что эта беда – ему на пользу.

– Я также буду докладывать Хорю о поисках маньяка, – сказал он.

– Да, конечно, – ответил Хорь. – Непременно.

– Спелись… – проворчал Енисеев. – Но, Леопард, ищи все-таки и третьего злодея. Я не думаю, чтобы человек, у которого в голове зонтиком помешали, мог служить на заводе и безупречно скрывать свое безумие. И Ротмана ищи.

– Если он только жив. Да и нужен нам не столько Ротман, сколько «череп». Это ведь он – свидетель преступления, если только мы все правильно поняли Ротмана, – заметил Лабрюйер. – Может ведь и такое быть, что «череп» и свидетель, которого отыскал Ротман, – два разных человека.

– Может, – согласился Хорь. – Тогда выходит, что «череп» – преступник…

– Он и есть преступник, если людей убивает. Ладно, пойдем мы. Все вроде обсудили, все страшные тайны раскрыли, – подытожил Енисеев.

– Спокойной ночи, товарищи, – сказал Росомаха.

Когда они ушли, Хорь занялся Сенькой Мякишевым и расспросил: кто таков, чему учился, что умеет. Лабрюйер меж тем баловался с утюгом – и впрямь, держать его на вытянутой руке за ручку было затруднительно.

Потом Сеньку уложили спать в закутке, чтобы утром сразу направить его на Выгонную дамбу, а Лабрюйер и Хорь пошли домой.

– Мне не нравится, что за «фотографией» так открыто следят, – сказал Лабрюйер. – Ты сейчас выйдешь на Колодезную, перейдешь Гертрудинскую и пойдешь мне навстречу по той стороне улицы. А я пойду, как обычно. Если за мной кто-то увязался – ничего не затевай, просто понаблюдай.

Но на сей раз мужчины с актерской физиономией не было.

Утром Сеньку покормили и отправили на поиски «черепа». Лабрюйер велел ему узнать все про меблированные комнаты и гостиницы в окрестностях Выгонной дамбы. Узнать – и не более того! Сам он пошел искать Бертулиса Апсе.

Орман стоял возле Большого Насоса и сперва даже не понял, чего Лабрюйер от него добивается. Потом вспомнил, где села в пролетку блондинка и куда велела себя везти, понаблюдав за «Рижской фотографией господина Лабрюйера».

– Она по-немецки говорила? – спросил Лабрюйер.

– По-немецки. Но малость не на здешний лад.

– А какого она, на твой взгляд, возраста, какого сословия?

– Средних лет, в такие годы уже замужем обычно бывают и двоих-троих растят.

– Значит, около тридцати. Особых примет не заметил?

– Да какие там приметы? Бледненькая такая немочка.

– Итак, взял ты ее возле Бастионной горки, а потом повез в Задвинье?

– Да, на Нейбургскую улицу.