– Меня к нему послали. Сам-то я из Люцина. Решил в Ригу перебраться, что мне там высиживать? А у матери кум в полиции служит, околоточным. Он дал записку для господина Панкратова. Я три дня его искал, насилу отыскал. Он прочитал, посмеялся, свел меня с Корчагиным, это грузчик, велел при амбаре жить, чтобы знать, где меня искать.
– Карьеру, значит, решил сделать? Полицейскую?
Усмешка Енисеева, как всегда, не понравилась Лабрюйеру.
– Ничего плохого в полицейской карьере я не вижу, – ответил он вместе Сеньки.
– И я не вижу. Более того – я предлагаю господину Мякишеву сотрудничество. Уступи его мне, брат Аякс, он мне пригодится, – сказал Енисеев.
– Тебе бы больше пригодился агент, знающий Ригу и рижан, – возразил Лабрюйер. – А Мякишев знает здесь только Панкратова, меня и несколько человек в каменном амбаре, где подрабатывает.
– Это одна сторона медали. А другая – его тут тоже никто не знает. Если он устроится на тот же «Мотор» махать метлой, никто его ни в чем не заподозрит, – ответил Енисеев. – И ему не придется притворяться провинциальным парнишкой. Уступи парня, брат Аякс! Ты другого найдешь!
– Да чем тебе Мякишев так полюбился?!
– У него глаза умные!
Сенька, слушая эту перепалку, даже оробел.
– Отдай ему парня, Лабрюйер, – вмешался Росомаха. – Нам он действительно нужен. После той неудачи с «Мотором»… ну, ты понимаешь… нужен человек, которому там можно что-то поручить, такой, к которому не прицепишься… Мякишев, тебе сколько лет?
– Семнадцать.
– Ну вот! Вне подозрений! А агент из него выработается отличный.
Лабрюйер нехорошо посмотрел на Енисеева.
– И мне нужен человек вне подозрений, – сказал он. – Я думал послать его завтра на Выгонную дамбу, «черепа» искать. Также, было бы тебе ведомо, за моим заведением наблюдает хорошенькая блондинка, а за мной самим – какой-то актер погорелого театра. Так что и тут мне человек потребуется.
– Господин Мякишев, я вам больше предложить могу, чем Гроссмайстер! – Енисеев откровенно развлекался. – Сколько он вам в день платит? Не глядя – даю вдвое больше!
Сенька озадаченно посмотрел на Лабрюйера.
– Вот то-то и оно, что ты в людях не разбираешься. «Вдвое больше, вдвое больше»! – Лабрюйер очень похоже передразнил Енисеева. – Мы о деньгах вообще не говорили. Я знал, что Мякишев сделает все возможное, а он знал, что я не поскуплюсь. Вот такая арифметика.
– Да?.. – спросил ошарашенный Енисеев. – Ну, тут ты меня уел. Тогда предлагаю поделить господина Мякишева пополам. Пока пускай трудится на тебя. А когда для него будет место на «Моторе» – заберем. Разумно, господа?
– Разумно, – согласился Росомаха. – Соглашайся, Сеня. Мы люди нежадные. Будет все – и похождения, и деньги, и французский коньяк. Ты пил когда-либо французский коньяк? Вижу – и слова такого не слыхивал. А у меня во фляжке есть – на случай сибирских морозов. Пошли в лабораторию, там найдется из чего выпить, опять же – чай!
– Да, чай! – Лабрюйер поспешил снять кастрюльку со спиртовки.
Лаборатория была не так велика, чтобы четыре человека разместились там с удобствами. Но теснота лишь привела всех в веселое расположение духа. Дали Сеньке попробовать коньяк и долго объясняли ему, что этот клопомор и горлодер все знатные господа уважают.
– А Хорь мастерит себе адскую смесь из горячего чая, малинового варенья и рома, – сказал Лабрюйер. – Если еще заварит те травки, что дала госпожа Круминь, так завтра будет свеж, как огурчик…
– Чш-ш-ш… – Енисеев поднял палец, призывая всех к безупречной тишине, а Росомаха, тоже услыхавший шум у черного хода, немедленно погасил свет в лаборатории.
Наблюдательный отряд затаился.
Лабрюйер не столько слышал, сколько угадал движения Росомахи и Енисеева: они достали оружие.
Неведомый гость, почти беззвучно проникнув в фотографическое заведение, прошел мимо лаборатории, открыл дверь и оказался в темном салоне. Там заскрипело, заскрежетало, и Лабрюйер понял – гость двигает помост.
Вряд ли он пришел за бесстыжими картинками, которые спрятал от родителей Пича. Так что же – за утюгом?..
Лабрюйер ощутил не плече руку. Это Енисеев отодвинул его и бесшумно, как кот, просочился в коридор. За ним пошел Росомаха – куда более крупный и плечистый, но тоже по-звериному ловкий. Лабрюйеру стало стыдно – и он тоже покинул лабораторию, внутренне готовый к хорошей драке.
Енисеев и Росомаха стояли у приоткрытой двери, через которую был виден салон. Помещение освещалось через витрины уличными фонарями. Лабрюйер увидел силуэт, и этот силуэт довольно странно двигался. Он резко съежился, замер, так же стремительно выпрямился и снова замер, стоя на довольно широко расставленных ногах и вытянув перед собой руку параллельно полу. Закаменев в этакой позе, он продержался минуты две, потом рука дернулась.
Гость помянул черта, опустил руку, ссутулился, опять выпрямился, чуть наклонив корпус вперед, опять выбросил руку вперед. И замер.
– А что? Я тоже именно это проделывал, – довольно громко сказал Енисеев. – И, вы не поверите, господа, тоже с утюгом. Включи малый свет, Росомаха.