Наблюдательный отряд

Из сыскной полиции Лабрюйер пошел к Немецкому театру – искать ормана, который возил блондинку. К счастью, там в очереди обретался Мартин Скуя. Он вместе с Лабрюйером обошел собратьев по ремеслу, и хозяина пролетки определили точно – Бертулис Апсе, искать его лучше у Новой Гертрудинской церкви.

– К теще не заезжал? – спросил Скую Лабрюйер.

– Заезжали с женой.

– Не нашелся Леман?

– Теща говорит – там вообще странные дела творятся. Внуки Лемана куда-то подевались. В доме – только дочка с мужем, да еще к мужу приехали два каких-то парня, теща слыхала – будто бы племянники. Она говорит – не хотела бы с этими племянниками встретиться ночью на пустой улице.

– Этого еще не хватало… А что за человек Бертулис Апсе?

– Обычный человек, ездит правильно, я не слыхал, чтобы он в происшествие угодил. Ну, ездит давно, лет десять, наверно… Лошади у него староваты, но спокойные… что еще?..

– И на этом спасибо.

В фотографическое заведение Лабрюйер возвращался пешком и неторопливо. Там его ждала суета, а ему было над чем поломать голову.

Пройдя мимо заведения, он направился к Новой Гертрудинской церкви. Место было для орманов привлекательно тем, что там стоял известный всей Риге Большой Насос, а рядом шла торговля съестным, и умные соседки приносили корзинки с горячими, прямо из печки, пирожками.

Бертулиса Апсе Лабрюйер не нашел, но просил орманов передать: пусть заглянет в «Рижскую фотографию господина Лабрюйера».

Темнело, и рабочий день в фотографическом заведении близился к концу. Пора было запирать двери. Лабрюйер вместе с Хорем и Яном забрался в лабораторию, и там Хорь принялся колдовать над Яновой пленкой, вытягивая изображение блондинки, добиваясь максимальной резкости. Ян внимательно следил за манипуляциями – учился. Госпожа Круминь в это время прибиралась в салоне.

Потом Хорь признался, что еще не совсем здоров, и госпожа Круминь принесла ему целебных травок. Хорь ушел домой – лечиться, а Лабрюйер, отпустив Яна, сходил поужинать во «Франкфурт-на-Майне» и вернулся в фотографическое заведение. Нужно было дождаться Сеньку и узнать, куда бегала и с кем говорила Нюшка-селедка. С Сенькой было условлено, что он дворами проберется к квартире Круминей, живших, как и полагается дворницкому семейству, на первом этаже, постучит в окошко, и тогда кто-нибудь введет его в заведение с черного хода.

Сеньки все не было и не было. Лабрюйер с горя сел читать «Принцессу Грезу». Красивый и отважный герой Бертран (помирающего Рюделя Лабрюйер не счел героем) с боями пробивался к принцессе Мелиссинде, чтобы прочитать ей стихи. Случилось то же самое, что с Бальмонтом, – стихи, вокруг которых персонажи пьесы развели столько суеты, показались Лабрюйеру вычурными. Но настала минула, когда он поймал себя на острой ненависти к принцессе. Это его удивило, читать было все интереснее, узнать, выдержит ли Бертран атаки соблазнительницы, – все важнее.

В самую решительную минуту Лабрюйер услышал, как через черный ход кто-то пробирается в заведение. Он отложил книгу, достал револьвер. Но это были Енисеев и Росомаха.

– Ну-ка, Леопард, расскажи подробно, где ты взял этот чертеж, – потребовал Енисеев.

– Какой чертеж?.. А-а, летающий пароход! – вспомнив приспособленные к бортам аэроплана колеса, воскликнул Лабрюйер. – У Панкратова снимал комнату изобретатель, я же рассказывал, этакий гений из провинции. За комнату, понятное дело, не платил, и Панкратов его выставил. А чертеж он при сборах попросту забыл.

– Понятно. Я показал это произведение искусства нашим чертежникам. Сделано-то безупречно. И тут входит инженер, Розенцвайг. Ему любопытно стало, мы и показали. И знаешь, что он сказал? Что отвезет эту штуковину на «Мотор», к Калепу, потому что она, кажется, может очень пригодиться. Так что неплохо бы отыскать изобретателя. Если в его затее есть хоть какой-то смысл, ему заплатят.

– И мы внесем свой вклад в развитие русской авиации, – добавил Росомаха. – Думаете, нас хоть кто-то поблагодарит?

Наблюдательный отряд дружно расхохотался.

– Как госпожа Круминь приняла мой подарок? – полюбопытствовал Енисеев.

– Спроси лучше, как я его принял. Чуть не поседел, – огрызнулся Лабрюйер. – И за нами следят, я сам видел топтуна.

– Вот и прекрасно. Сделай, пожалуйста, описание. И тогда им займется Акимыч. Да что это я раскомандовался? Где Хорь?

– Сказал, что выйдет ненадолго. И в самом деле, куда-то запропал. А насчет утюга ты поторопился. Ян с Круминем старый нашли.

Лабрюйер описал найденные под помостом сокровища, Росомаха рассмеялся:

– Это, может, даже не Пича, а сам старый Круминь припас!

– Сумасшедшее у нас все-таки ремесло, – горестно признался Енисеев. – Казалось бы, дрянь какая-то – чугунный утюг! А ведь сколько смыслов в него может быть вложено, кроме его прямого назначения. И вот дергаешься, беспокоишься, разгадываешь – в ущерб более серьезным делам. А оказывается – трата времени, и винить некого. А не потратили бы время – оказалось бы, что как раз в утюге кроется государственная тайна.