Наблюдательный отряд

Хорь вынул из стопки книг на подоконнике потрепанный томик, протянул, Лабрюйер открыл на середине.

– Это что, пьеса?

– Да, и какая пьеса… Ты прочитай. Мы в корпусе зачитывались, монологи наизусть учили. А барышни так и вовсе всю ее знали.

– Из древних времен?

– Средние века.

Пожелав Хорю здоровья, Лабрюйер побрел к себе.

Он улегся и честно прочитал немалый кусок пьесы. Над ней и заснул.

Утром Лабрюйер встал довольно рано. Делать было нечего, и он, взяв с собой «Принцессу Грезу», пошел в фотографическое заведение.

В салоне уже хозяйничали Ян и Круминь-старший.

– Господин Лабрюйер, – сказал Ян. – Мы тут утюг нашли…

– Опять утюг?! – изумился Лабрюйер. – И где же?

– Под помостом.

Оказалось, одна из досок помоста, на котором выстраивали для клиентов композиции с чучелом козы, старинным креслом и прочим реквизитом, была ненадежной, треснула посередке, и Ян, никому не докладывая, решил ее с утра пораньше заменить. В хозяйстве у дворника Круминя было несколько подходящих досок, он выбрал одну потолще и принес ее с вечера в салон. Утром же, вместе с отцом вынув треснувшую, Ян обнаружил под помостом целый склад. Пича наловчился засовывать туда сбоку свои сокровища, насчет которых справедливо опасался, что госпожа Круминь отправит их в печку. Это были дешевые фотокарточки с дамами в одном белье и даже в одних чулках. Кроме того, Ян извлек жутчайшего вида журнал с цветными картинками, без обложки, на английском языке. Судя по грязным и лохматым страницам, его передавали из рук в руки лет двадцать, не менее. Затем были добыты сломанный револьвер и нож без рукоятки.

Револьверы после событий 1905 и 1906 годов в Риге можно было найти чуть ли не на каждом чердаке, а вот английский журнал, да еще такой древний, был диковинкой.

Там же стоял утюг госпожи Круминь.

– Все-таки он что-то затеял с этим утюгом, – задумчиво сказал Лабрюйер. – Даже страшно подумать, сколько пользы может извлечь из утюга обычный мальчишка. Оставь все как есть, Ян, и присматривай за братцем хорошенько. И вы тоже, Круминь. Ян! Ну-ка, глянь, нет ли в этом проклятом утюге чего любопытного!

Но емкость для углей была пуста.

Несколько озадаченный странной логикой Пичи, Лабрюйер пошел телефонировать в сыскную полицию. Его интересовали исключительно покойники – не было ли в сводке двух трупов из подвала и третьего – принадлежавшего Ротману?

Линдер, держа трубку возле уха, просмотрел сводку и ничего подходящего в ней не обнаружил.

– И еще. По Риге расхаживает убийца. Я его видел, я его узнал. Вроде бы в воровской среде он неизвестен, но точно ведь знать нельзя. Лицо у него очень приметное.

– Приходи в архив, я договорюсь, тебя пустят покопаться, – сказал Линдер. – Может, он по какому-то делу проходил и его снимали на пленку.

– Вот и мне так кажется. Иначе – какого беса ему бояться, что его опознают?

– После обеда телефонируй мне. Сейчас больше говорить не могу – меня один сукин сын дожидается. За две медные кастрюли и старый самовар старуху убил. Сидит в коридоре, рыдает, божится, что нечаянно. А кастрюли с самоваром спрятал на чердаке тоже нечаянно. Вот, буду разбираться. Похоже, у него подельник был.

– Успеха тебе.

Повесив трубку, Лабрюйер задумался – как бы раздвоиться на две персоны? Чтобы Лабрюйер-первый поехал на Выгонную дамбу искать «черепа», а Лабрюйер-второй поехал в другую сторону, к Московскому форштадту, искать Нюшку-селедку, пока и ее не укокошили. Но, поскольку чудес не бывает, Лабрюйер выбрал Нюшку.

Однако сперва он отправился к Панкратову.

Во-первых, следовало убедиться, что у старика все в порядке. Во-вторых, Кузьмич обещал свести с начинающим агентом Сенькой Мякишевым. Насколько Лабрюйер понял, Мякишев еще только добывает репутацию толкового агента – значит, именно такой человек и требуется, поскольку всех штатных и большинство нештатных сотрудников сыскной полиции Московский форштадт знает.

Панкратов повел Лабрюйера к складу на Конюшенной, где обретался Сенька. Он не имел пока в Риге работы и помогал приятелю-грузчику, одновременно домогаясь поручений у полицейских инспекторов. Его уже знали, уже заметили, и он имел неплохие шансы выбиться в люди.

Увидев Сеньку, Лабрюйер сразу понял: где-то по соседству с Мякишевыми жил цыган. Не еврей, а именно цыган – этот тип мужской красоты был отлично знаком Лабрюйеру.

Семнадцатилетний парень, широкий в плечах, тонкий в перехвате, глазастый и губастый, имел внешность не самую подходящую для выбранного ремесла. Но как знать – может, научится придавать себе малозаметный вид, глазищи-то умные…

– Задание тебе будет такое. Я найду в трактире одну бабу, потолкую с ней и уйду. А ты погляди-ка, куда она после того побежит.

– Это я запросто! – воскликнул Сенька.

– Погоди, не вопи. Тебе нужно сказочку сочинить. Баба ведь сразу никуда не побежит, – сказал Панкратов. – Она, поди, тоже на службе. Может, через час вырвется, может, через полтора. А ты что думал? Вот и изобретай, как бы тебе эти час-полтора, или сколько выйдет, у трактира проваландаться.

Лабрюйер и Кузьмич переглянулись – обоим было любопытно, что придумает Мякишев.