На пороге унии (станем ли мы монофизитами?)

Из истории Церкви видно, что унии подписывались лишь тогда, когда власти (императорской и церковной) удавалось запретить герменевтически-богословскую работу, лишь тогда, когда поле богословствования ограничивалось формулами, которые не позволялось толковать (ибо интерпертация вновь вскрыла бы загнанное внутрь расхождение якобы объединенных сторон). В конце концов и иудеи согласны назвать Иисуса из Назарета "Сыном Божиим" (имея при этом в виду богосыновство каждого члена Израиля, но отнюдь не единосущие его с Отцом). Значит - мало найти единство в словах, нало искать единство в самом учении. А при такой постановке вопроса уже нельзя будет пройти мимо слов св. Марка Ефесского, сказанных им на униональном Флорентийском соборе: "Многих соблазняла мысль, что можно отыскать нечто среднее между двумя учениями. Но можно найти такой оборот речи, который бы имея обоюдное значение, выражал нечто среднее между двумя учениями; а учение среднее между двумя противоположными об одном и том же предмете невозможно: ибо иначе оно должно быть чем-то средним между истиною и ложью, утверждением и отрицанием"17.

Не нужно думать, что в ходе переговоров монофизиты были приведены к согласию с православием. Они всего лишь навсего были приведены к "терпимости". В документе 1990 г. после изложения униональной христологии на протяжении семи пунктов, пункт восьмой гласит: "Обе семьи принимают три первых вселенских собора, составляющих их общее наследие. Что же касается четырех последуюищих соборов православной Церкви, то Православные утверждают, что в их представлении вышеприведенные 1-7 пункты составляют также учение и этих соборов, тогда как Восточные Православные воспринимают это утверждение Православных лишь как собственную интерпретацию последних"18.. Итак, православным разрешается не считать IV-VII Соборы еретическими, а "восточные православные" хоть и будут считать эти соборы чуждыми духу древнецерковного предания, но ради сегодняшнего единства согласятся потерпеть наши немощи19.

Путем такого "терпимого" отношения монофизитов к православной приверженности традиции Семи вселенских соборов удалось придти к собственно униональной формуле: "Представители обеих церковных семей согласны признать, что снятие анафем и осуждений прошлого может быть осуществлено на основе взаимного признания того факта, что соборы и отцы, анафематствованные и осужденные в прошлом, православны в своем учении"20. И это есть та позиция, которая была известна VI Вселенскому Собору и была прямо им отвергнута. По наущению лидера монофелитской партии на VI Соборе патриарха Мелетия Антиохийского еп. Феодор Милитинский подал заявление о желательности компромисса: "Чтобы никто не подвергался осуждению из прежде учивших как об одном действии и одной воле, так и о двух действиях и о двух волях. Пусть никто с той или другой стороны не подвергается осуждению в этом". Возможность признания обеих "семей" православными, таким образом, была прямо предложена Вселенскому Собору. Он это предложение отверг. Ныне же нашелся доселе неизвестный новый орган церковного разума, воспринимающего церковную реальность лучше Вселенского Собора.

Не нужно думать, что вопрос о монофелитстве есть вопрос "абстрактный", далекий от нужд посведневного благочестия и христианской жизни. Вопрос о соотношении воли, личности и природы во Христе имеет самое непосредственное отношение к фундаментальным проблемам православной антропологии.

Представим, что личность действительно есть непосредственный носитель человеческой воли и специфически человеческого действия. Любая реальность познается по ее действиям, направленным вовне и достигающим познающего. Если личность есть "subjeсt" всякого действия, то по действиям мы составляем предаставление о действующей личности. Но составить представление - значит охарактеризовать, дать ясные качественные характеристики. Однако качественная определенность - это в термионологии византийской мысли есть уже природа, а не личность. В данном же случае утверждается качественная определенность личности и, соотвественно, возможность ее познающего определения. Европейская (не-византийская) философия как раз постоянно искала отождествить личность с какой-нибудь из высших сторон человеческой природы: личность - это разум, личность - это самосознание, личность - это воля, личность - это свобода, личность - это речь, наконец, (у Сартра) личность - это мое неприятие другого... Отождествление личности с свойствами или стремлениями природы приводит к тому, что личность оказывается легко определимой. Отсюда исходят два следствия, небезразличных для всей системы православного мировосприятия.