Мысы Ледовитого напоминают

«Я очень об них сожалел. Некоторые ребята очень были хорошие, со мной они обходились очень вежливо. В заключение скажу, если бы из них был хотя бы один человек знающий, то они бы ушли и добрались бы благополучно до Бодайбо, а там бы и скрылись. Но для этого надо людям быть, чтобы ни перед чем не останавливаться, а они боялись пуститься в путь лесами, где ни один человек никогда не проходил» [Бегичев, с. 87].

Те, у мыса Фаддея, не побоялись, и кто-то, может быть, спасся. Кто мог спастись, а кто нет, проясняет второй эпизод. На остров, ныне носящий его имя, Бегичев ходил с двумя спутниками, это были Николай Семенов и Ефим Горкин. Оба не были ни новичками, ни слабаками, а остров полюбили настолько сильнее «большой земли», что в 1912 году решили зазимовать там еще раз, после отъезда самого Бегичева. Напрасно он напоминал им: «вы промышленники неважные и из вас [за] все время… ни один не убил диких оленей» — они были уверены, что всё смогут сами.

В итоге оба, съев привезенные с материка припасы, умерли с голоду. Они сумели оставить записки. Согласно Бегичеву,

«В дневнике своем пишет Горкин, если бы вы были, Никифор, Алексеевич, то с нами этого никогда бы не случилось. А также пишет Семенов, когда был Бегичев, то у нас был полон амбар жирного мяса… а теперь у нас нет ничего и мы напрасно понадеялись на себя» [Бегичев, с. 97].

Сделаем скидку на некоторое самолюбование Бегичева, вполне оправданное, примем это свидетельство как истинное и тогда поймем, насколько могут переоценить свои возможности даже опытные полярники. Если и на не слишком северном острове, изобильном дичью, хорошо снабженные охотники не смогли выжить самостоятельно, то что говорить о троих беглецах в шатучей поварне у мыса Фаддея? Шансов у них явно не было никаких.

7. Малый ледниковый у мысов Челюскин и Фаддея

Иногда пишут, что мореходы могли обогнуть мыс Челюскин в какое-то особо удачное лето. В самом деле, Курочкин успешно проплыл дальше всех в особо теплое лето, так не могли ли и наши герои совершить нечто сходное у мыса Челюскин? Рассмотрим данную версию.

Даже в самые теплые годы, бывавшие в ходе LIA, едва удавались куда более легкие плавания в куда более доступных местах, нежели у северного берега Таймыра; на нем же неизвестно ничего, кроме «древних огнищ» у мыса Лемана при входе в залив Миддендорфа (см. с. 32).

Малый ледниковый период по данным озёрных отложений

[Большиянов. Павлов. 2004. с. 49]

Тот факт, что кто-то побывал там задолго до ДКО (пришедшей сюда в санях), поразителен, однако едва ли те герои могли быть успешны: попасть сюда, вдали как от Пясины, так и от Нижней Таймыры, они могли только осенью, но следов стоянки, а тем более зимовки, нет. Очевидно, что они, отдохнув, отсюда уплыли, однако добраться до подходящего места зимовки (второй или третьей?) уже едва ли могли. У СВ берега Таймыра было иначе, там плавали: кроме ПСФ, погибшего, но о тавившего след (избу), известна изба на мысе Петра, и ДКО дважды проходила тут успешно на корабле.

Впрочем, все эти рассуждения будут излишни, если будет аккуратно показано отсутствие открытой воды у северного берега Таймыра в течение всего времени, когда данное путешествие могло состояться. К сожалению, нет данных о палеотемпературах около самого пролива, но данные диаграммы, приводимой здесь, ясно говорят, что во всем регионе LIA протекал устойчиво.

Рассказ Курочкина дает понять, что проходимость моря была совсем мала: лишь сильный южный ветер в конце лета образовал прибрежный канал, позволивший ему пройти из Енисея в Пясину (обратный путь был, несомненно, совершен по Пясине). Что же касается мыса Челюскин, гораздо более северного, то там потепление 1610–1620 годов вообще, по нынешним данным, не удается заметить. И это понятно — климат тех мест достаточно самобытен [Болыниянов, Макеев, 1995; Романенко, Шиловцева, 2004], но это значит лишь, что нужно исследовать именно эту местность.