Мысы Ледовитого напоминают

2) Однако она построена явно не на верфи, где обычен запас однородного строевого леса, а из подручного материала. Так, кокора[279] для форштевня и носовой части киля взята из осины (слишком мягкой), а обшивка собрана из разных пород дерева.

3) Построена на удивление основательно: например, есть проушины, а они требуют много труда и большого запаса не только времени, но и древесины (при обломе проушины при стесывании доски надо начинать доску заново).

4) Построена никак не на таймырском берегу (где в плавнике преобладает лиственница и практически нет осины), а много южнее, где осина преобладает.

5) Лодка почти не была использована: не видно следов гниения, даже на легко гниющих деталях. Наблюдаемое разрушение их — почти исключительно за счет ветра и трения.

Всё это вместе исключает возможность как ее изначальной принадлежности кочу, построенному на плотбище (верфи), европейском или сибирском, так и ее изготовлениия в пути, взамен утраченной. Вернее допустить, что лодка построена в ходе долгой зимовки в зоне разнолесья, что возможно южнее Хеты (вероятно, на Котуе). И прибыла она к мысу Фаддея посуху — либо на палубе коча, но почему-то почти не применялась, либо поставленная на пару саней.

Далее (в Повести) мы узнаем, сколь последнее обременительно, но в ПСФ лодка как минимум вдвое легче. На Таймыре собрать многих людей с оленями или собаками было крайне трудно, но исключить такой вариант нельзя — наши путники могли платить щедро, и притом весьма нужными товарами.

Если принять юго-западный вариант, то привезенная лодка могла быть, по всей видимости, единственной, тогда как остальные пришлось изготовлять на месте. Поэтому полное уничтожение второй лодки гидрографами — утрата невосполнимая и особенно досадная. Замечу лишь, что их начальник А. И. Косой вспомнил (с чужих слов) сожженую у избушки лодку как плоскодонку. Это — то самое, что можно было сравнительно быстро сколотить на месте из самодельных досок (железные гвозди у путников были: один найден на острове), используя для конопатки мох и жир.

Была ли плоскодонка у избушки той же самой лодкой, на которой уцелевшие путники покинули остров Фаддея, неясно. Если нет, то лодок было как минимум три. Кроме того, в ИПРАМ дважды мельком замечено, что остатки на острове Фаддея могли принадлежать двум лодкам. Это утверждал и капитан «Якутии» Александр Белугин [ИПРАМ, с. 9], помогавший Окладникову. Если так, то число лодок могло достигать четырех, и лодки могли быть основным транспортным средством ПСФ.

6. Бегичевские таймырские параллели

Никифор Бегичев, «последний землепроходец», хорошо известен (в частности, см. Повесть). Его воспоминания до сих пор не изданы, и это понятно — текст местами бессвязен. Видно, что автор сам не писал и не диктовал, а рассказывал, что писавший, не поспевая, пропускал слова, а то и куски фраз, надеясь вписать их позже, но не всё вписал. Точнее, он впоследствии вписал даты, вёрсты и градусы из бегичевского дневника (часть его сохранилась), но и только. Приходится додумывать, это ненадежно, поэтому все, кто пользовался этими воспоминаниями, ограничивались отдельными фрагментами, сколько-то цельными и понятными. Увы, нам придется последовать их примеру, однако можно и нужно привлечь места, до сих пор не использованные.

К теме таймырских исторических параллелей относятся два эпизода. Первый произошел в поселке Хатанга в феврале 1909 года. Бегичева, вернувшегося с летнего промысла, пригласил к себе главарь недавно прибывшей в Хатангу шайки из 18 беглых убийц и грабителей. Он ходил в мундире полицейского пристава (видимо, им же убитого) с орденами, и это заставило меня вспомнить атаманскую булаву в бухте Симса и рассказать здесь сам эпизод.

Шайка бежала в Арктику, беглецы, не понимавшие географии (хотя у трех было среднее образование), просили Бегичева проводить их до Америки (!). Он объяснил невозможность этого и предложил им весной пробираться реками и лесами до ленских золотых приисков — с деньгами и оружием это возможно, а там можно затеряться среди старателей, сделать себе паспорта и уехать.

«И этот путь им очень понравился», пишет Бегичев. Но они решили ждать весны, и их настиг отряд из офицера и 17 солдат. Несмотря на равные силы, 6 разбойников («которые посмелее») были убиты, живые сдались, были отвезены в Красноярск, где троих приговорили к каторге, а остальных повесили (напомню, был пик «столыпинской реакции»). Впоследствии Бегичев размышлял: