Муссон

В первые несколько недель погода держалась хорошей, ветер способствовал судам. Здоровье Хэла хорошо отозвалось на море, свежий воздух и на мягкое движение «Серафима». Он каждый день заставлял Тома повторять ритуалы ордена Святого Георгия и Священного Грааля, готовя сына к вступлению в клан рыцарей, и выражал удовольствие успехами Тома. После первой недели плавания Том распорядился, чтобы койку отца в дневное время выносили на палубу и ставили на подветренной стороне шканцев, и Хэл мог снова чувствовать ветер и солнце. Хотя на Томе теперь лежала полная ответственность в управлении кораблем, он каждый день находил время для того, чтобы побыть с отцом. В эти дни Том чувствовал себя намного ближе к Хэлу, чего не случалось прежде. Часто их разговор касался Дориана и планов его поисков и спасения. И лишь однажды они обсудили дела Гая и его женитьбу на Кэролайн Битти. К изумлению Тома, отец теперь разговаривал с ним как с совершенно взрослым человеком.

– Ты же понимаешь, Том, что этот ребенок, скорее всего, твой, а вовсе не Гая?

– Мне это приходило в голову…

Том постарался скрыть смущение, насколько мог, и отвечать как можно честнее, когда отец коснулся этой темы.

– Боюсь, ты превратил близнеца в своего врага. Так что опасайся Гая. Он не простит оскорбления, а он умеет бесконечно ненавидеть.

– Я, вообще-то, сомневаюсь, что мы еще когда-нибудь встретимся. Он в Индии, а я… ну, я буду где-то на другом конце океана.

– Судьба иной раз играет с нами подлые шутки, Том, а океан может оказаться не таким широким, как тебе кажется.

Эскадра шла на юг, а на сорок третьем градусе южной широты повернула к западу, чтобы выйти к мысу Доброй Надежды. Вскоре они уже увидели белую пену прибоя у южных африканских утесов.

В тот самый день Хэл вызвал Тома в свою каюту и показал ему запись о его повышении, занесенную в судовой журнал.

– Кроме того, что это демонстрация моего доверия к тебе, Том, это также означает, что ты теперь будешь получать офицерскую долю трофеев, – пояснил Тому отец. – А это может оказаться и тысяча фунтов стерлингов.

– Спасибо, отец.

– Я бы хотел сделать для тебя больше, но это не в моей власти. Уильям – мой первенец, а ты знаешь, что это означает. Все перейдет к нему.

– Тебе незачем беспокоиться обо мне. Я могу и сам проложить себе дорогу в мире.

– В этом я не сомневаюсь.

Хэл улыбнулся и сжал руку Тома.

Теперь он был заметно крепче, чем в тот день, когда они покинули Флор-де-ла-Мар, и Том ощущал силу его пальцев, а солнце успело позолотить лицо Хэла.

– Наверное, дело в том, что мы повернули в сторону мыса и потом пойдем на север, вот мои мысли тут же и вернулись к Хай-Уилду. Не надо ненавидеть старшего брата, Том.

– Это не я его ненавижу, отец. Это Черный Билли ненавидит меня.

– Но такое презрительное прозвище как раз и выдает твои настоящие чувства к нему. Однако, когда меня не станет, он будет главой семьи и вправе рассчитывать на твое уважение и преданность.

– Ты же сам учил меня, отец, что уважение и преданность нужно завоевывать, а не требовать.

* * *

Они встали на якорь рядом с маленьким голландским поселением на мысе Доброй Надежды. Набрали воды, обновили запасы свежих овощей и мяса, но при этом даже не встретились с местными властями. Через неделю они уже снова двигались на север. А как только эскадра вошла в Атлантический океан, характер погоды изменился, а вместе с ним и состояние здоровья Хэла Кортни.

Бушующие вокруг мыса волны надвигались на них; огромные серые водяные хребты с глубокими долинами между ними колотили по эскадре день и ночь. Волны накатывали на носы кораблей и смывали с палуб все, что плохо закреплено. Вой ветра звучал как голос волчьей стаи, и его безжалостные атаки происходили непрерывно.

Хэл снова слабел с каждым днем, и когда однажды штормовым утром Том вошел в его каюту, он увидел, что отец горит и обливается потом. Ноздри Тома расширились, когда он уловил в воздухе знакомую вонь гниения, а едва откинув одеяло с тела отца, увидел на белой простыне зловещие пятна желтого гноя.

Том крикнул вахтенному, чтобы тот позвал доктора Рейнольдса, и врач сразу же явился. Он снял повязки с левой ноги Хэла, и его доброе лицо исказилось тревогой.

Культя чудовищно распухла, края недавно зажившей раны пылали пурпуром и разошлись, а между ними сочился гной.

– Боюсь, в ране глубокое заражение, сэр Генри.

Доктор Рейнольдс принюхался к гною и скривился.

– Мне не нравятся эти выделения. В них ощущается признак гангрены. Я должен немедленно вскрыть рану.

Пока Том держал отца за плечи, хирург глубоко погрузил в рану длинный скальпель, и Хэл дергался и стонал от боли. Когда Рейнольдс извлек скальпель, за ним хлынул настоящий поток желтого и темно-красного гноя, смешанного со свежей кровью, и эта смесь сразу наполнила миску, которую помощник хирурга подставил под обрубок ноги.

– Думаю, мы выгнали источник зла.

Рейнольдс остался доволен количеством и цветом выплеснувшейся гадости.

– Теперь я пущу вам кровь, чтобы ослабить лихорадку.