Муссон

Дренажная система и цистерны для сбора дождевой воды по-прежнему в рабочем состоянии, и мы смогли наполнить из них свои бочки. На южной оконечности острова поселилась огромная колония птиц. В дневное время мириады этих птиц создают над островом темное покрывало, и его можно заметить с моря за много миль. Их крики настолько громки, что оскорбляют слух и оглушают чувства. Мясо этих птиц маслянистое и сильно отдает рыбой, но, если его засолить и прокоптить, оно вполне съедобно. Я отправил на берег группу матросов, чтобы собрать птичьи яйца. Вернулись они с десятью большими корзинами, и вся команда просто пировала. Кроме того, в бухте много рыбы и устриц, и мы простояли там десять дней, и все матросы занимались тем, что ловили и коптили эти дары природы, пополняя корабельные запасы.

Мы снова вышли в море двенадцатого ноября, направившись к проливу Баб-эль-Мандеб в южной части Красного моря…

Хэл закрыл толстую книгу с таким же благоговением, с каким закрыл бы семейную Библию; в определенном смысле журнал и являлся таковым. Потом Хэл вернулся к карте.

Он тщательно отметил положение острова по отцовским сведениям, потом определил свое нынешнее положение в южном конце пролива Занзибара.

Когда Хэл вышел на палубу, солнце уже добралось до горизонта, и пурпурные морские волны отчасти прикрывали светило, так что Хэл мог смотреть прямо на пылающий красный шар невооруженным глазом. С наступлением сумерек муссон притих, но все же оставался достаточно сильным, чтобы наполнить все паруса, тугие и белые, как жемчуг.

– Мистер Тайлер, приведите корабль к ветру, насколько возможно с таким такелажем, – мрачно приказал он. – И полный вперед!

– Есть полный вперед, капитан.

Нед коснулся шапки.

Проходя под реями фок-мачты, Хэл взглянул вверх. И увидел Тома – тот продолжал сидеть наверху, не спускаясь с тех пор, как они вышли из залива Занзибара. Хэл сочувствовал ему, но не собирался подниматься к сыну, чтобы разделить с ним вахту. Хэл тоже хотел побыть в одиночестве.

Дойдя до кормы, он шагнул на основание бушприта и, держась за ванту, немного наклонился, всматриваясь вперед, в темнеющее море, менявшее цвет на оттенок перезревших слив. В лицо ему летели брызги волн, рассекаемых «Серафимом», но Хэл не делал попыток смахнуть их.

Далеко позади исчезла в дымке сумерек Африка. Впереди даже самый острый взгляд не смог бы уловить никакой суши. Со всех сторон распахивал бесконечные просторы темный океан. Есть ли надежда найти одного маленького мальчика во всей этой безмерности?

– Но я все равно найду, пусть даже мне понадобится на это вся отпущенная мне жизнь, – прошептал Хэл. – И не пощажу никого, кто встанет у меня на пути.

* * *

Это было дау работорговцев, на котором перевозили несчастных с материка через пролив на рынки Занзибара. Оно воняло отходами человеческих тел и агонией человеческого духа.

Миазмы, висевшие над маленьким судном, пропитали волосы и одежду всех находившихся на его борту. Они забирались в легкие Дориана с каждым вдохом и как будто разъедали саму его душу.

Его заковали в цепи на нижней палубе. Железные скобы были вбиты в тяжелые бревна каркаса судна, а цепи пропущены сквозь них. Кандалы на ногах Дориана соединялись цепью с кольцами на руках. В длинном нижнем трюме хватало места для сотни пленников, но Дориан там находился один. Он сидел на корточках на одном из бревен днища, стараясь не попасть ступнями в зловонную воду, плескавшуюся от движения узкого корпуса дау. В этой воде в трюме хватало и рыбьей чешуи, и обрывков мокрой копры – все это тоже перевозили на лодке.

Примерно каждый час люк над головой Дориана открывался, и кто-нибудь из арабской команды обеспокоенно всматривался в мальчика. Тюремщики могли передать Дориану миску риса и вареной рыбы или зеленый кокосовый орех со срезанной верхушкой. Кокосовый сок был сладким, его запах слегка приглушал окружавшую Дориана вонь, и Дориан с жадностью пил его, отказываясь от рагу из полусгнившей сушеной рыбы.