Муравьиный бог: реквием

Река течёт, жучок шуршит. Ещё не запертая на ночь дверь сарая темнотой скрипит. Дядь Женя Сашкин у веранды курит так глубоко в тени от их крыльца, что красный папироски огонёк ещё одной звездой горит в нигде. Там Сашка что-то тёте Любе говорит, невидимая Сашка, какую растворил от их окна уютный свет, и только голоса, и тёти Любы тоже нет, как будто сам себе придумал это всё, шагни хоть шаг тропинкой от крыльца, исчезнешь тоже.

Курган, как сказочный медведь, уснул, вздыхает мягкой шубой. Отрезан бесконечной синевой, чернеет лес, по сточным желобкам стекает небо, и водяные звёзды падают с промокшего крыжовника в траву, стекают по стеклу и растворяются в земле.

– Петруша-а!

– Уша… уша … – Эхо.

– Петрушка! В дом иди!

– Иди… иди… иди…

Закрыл глаза, и всё исчезло, кроме есть. И ощущения себя внутри всего, которого не видишь, в котором тикает внутри. И может, это всё, оградки, грядки, воткнутые в клумбы шампуры с колечками привязанных верёвок, какие тянут за собой на небо дикий виноград, и голоса, и запахи, и звуки – всё в тебе или тебе приснилось. А может быть, ты сам придумал это всё.

Закрой глаза, тебя внутри – огни и звёзды, и вода, и бочка, полная дождя или чего ты хочешь – полная вина, но только вкусного вина, какое папа южным рынком пробовать давал, нет, лучше лунного вина, луна всегда лежит по вечерам в вине пожарной бочки. Вино дождя, земли, вино с луны, которой пробегает водомерка.

– О, водомерка на луне, прикинь, огромная какая?..

И водомерки луноход скользит и исчезает за пределом лунного кольца, вода чуть тёплая и светится, как Сашкин фосфорный олень, которого специально ставят утром на веранду в солнце, «заряжать», чтобы за день впитал весь свет. Луну мешаешь пальцем с темнотой, что только думал головастик тот, когда его вот так воронкой лунной подхватило? Попутчица Земли под куполом космического цирка качает крестики берёзовых семян, сбивая мошкару на ржавый ободок.

Закрой глаза, смотри и слушай. Весь мир в тебе, не умирай, иначе он с тобой исчезнет навсегда. Ты видел сам, закрыл глаза – и нет, такого же ещё уже не будет, как та картинка из калейдоскопа, которую одним движением разбил. Та, что потом была, была не хуже, но всё равно не та, а той уже не будет никогда. Тебе нельзя исчезнуть навсегда, не умирай. Не верь, что ты умрёшь, что умирают. Что будет без тебя? А вдруг ты сам придумал сам себя… Придумал, что родишься, появились мама, папа, всё и все. И Сашка, школа, осень и зима, весна, сирень, природоведенье, письмо, жасмин, по химии учебник папин старый… Что будет делать этот жук, когда он вдруг исчезнет навсегда, и даже без того, что ты его увидел? Он для чего, он для кого был создан, этот жук?.. Он есть, когда его увидел ты. Он создан для тебя.

Поберегись от темноты, которую придумал тоже ты, а если ты – её же нужно чем-нибудь наполнить. Да, это ты придумал темноту и банками консервными набил, горох, сгущёнка и лосось, говяжья тушёнка… или нет? Конечно, нет, там в темноте живёт за краем глаза… Внутри тебя в тебе невидимый паук, сороконожки, шершни, комары, инопланетные чудовища-гиганты, каких ты сам себе вообразил. Нет, это ты, ты сам придумал это всё и подпол крышкой и половичком прикрыл, чтобы не выползало из тебя всё то, что ты себе придумал: страх утонуть, сгореть, упасть, поганкой отравиться, заболеть, страх умереть. А смерти нет, из ночи день, от солнца тень, ты сам рисуешь в ней клопа размером с великана, и лучше пусть тебя проглотит свет и растворит, чем темнота.

Моря и горы, реки, птицы, облака, луна, вода, земля и тысячи планет, которых нет, раз ты не видишь их, раз в них не веришь – нет. А веришь – есть. И «никогда» есть только потому, что ты в него поверил. У моря нет конца, оно уходит в небо, но неба никогда не достигают корабли. Вот только что у пристани стоял такой весь новенький, трёхпалубный весёлый лайнер, оркестр играл, потом убрали трап, и он всё меньше, дальше… Над горизонтом точку принимают облака, и ветер пристанью несёт оборванный контроль поездки, и эти люди, столики, каюты, капитан, команда корабля, огни, и музыка играет, исчезнут навсегда, и море берегу вернёт прощальный пароходный крик, но корабли, что на глазах твоих исчезли, за горизонтом снова корабли. Какой ты маленький, слепой букашка… Глаза закрыл, и нет, закрыл и спрятался, исчез, как шапку папину на нос надвинул – нет! Так не бывает… не исчезнешь, будешь…

– Картошку будишь или грешку подогреть?

Огромная старуха, волк в овчине, как будто срубленную голову, шинкует крепенький кочан: ширк-ширк. Вот, рос себе, всё лето креп в своих одёжках, теперь порубят и схрустят: ширк-ширк. Умело ходит нож, стучит в доску. Царапиной невидимого звука кружит по вечеру комар, удар по дряблому плечу – убила. Убила раз. Убила два. Убила три.

– Без вас, прохлятых, горю радось на земле…