Мудрые детки

Наконец ее позвали; ее допускали в святая святых — беседку с орхидеями. Чингис стоял, наклонившись над стеклянным ящиком. В белых перчатках, но без рубашки. Он пристально рассматривал что-то, больше всего напоминающее подгнивший женский половой орган, и вместо ответа на ее бодрое: “Добрый день, господин Хан!” бросил в дыру кусок сырого мяса, оттуда раздалось одобрительное чавканье. На тарелке, примостившейся на столе рядом с перевернутым, как заметила Нора, вниз головой портретом Дейзи, лежал кусок сырого бифштекса. Стащив окровавленные перчатки и швырнув их в мусорную корзину, он обратил свое внимание на Нору.

— Я не собираюсь вставать перед вами на колени, — произнес он. — К чему? Перед актрисой? Это актрисы встают передо мной на колени! — Он довольно загоготал. Может, он рассчитывал остротой растопить лед. Нора сидела в кожаном, напоминающем зубоврачебный кабинет, кресле, перекладывала с одной на другую ноги и выводила пальцем очертания своего пистолетика.

— Не надо наводить тень на плетень, — сказала она.

Он очень удивился, встретив в хористке такое прямое, прозаичное отношение; "наводить тень на плетень” — в Америке так не говорят. Она поспешно перевела:

— Говорите, что вам нужно, и покончим с этим.

— Мою мать звали Леонорой, — сообщил он, — я выбрал вас в матери своего ребенка. — Сентиментальный дуралей, он, должно быть, очень любил свою мать. Он нажал кнопку на столе, и кресло под Норой просело; она опешила. Спинка откинулась, сиденье выдвинулось вперед, вся конструкция превратилась в шезлонг, и Нора распростерлась на нем с задранными кверху ногами. Теребя сумочку, она, должно быть, случайно спустила предохранитель; раздался выстрел, — сумочка, конечно, в клочья; в орхидейной оранжерее — дыра. В дверь забарабанила секретарша:

— Господин Хан, все в порядке?

Нора после этого случая навсегда зауважала Чингиса, потому что, бросив один взгляд на пистолет и один — на Нору, он включил переговорное устройство и сказал секретарше, что все в порядке.

— Мне было бы намного спокойнее, если бы вы, господин Хан, надели рубашку, — сказала она.

Он так и сделал, и вдруг внутри у него что-то сломалось, он пал ниц, стал жаловаться, что сердце его разбито, что он хочет отомстить Мельхиору и т. д., и т. п. Потом спросил:

— Если вы против, может, ваша сестра согласится?

А напоследок осведомился: может, она замолвит за него словечко перед Дейзи, так, на всякий случай?

Но Дейзи Чингисхан был нужен как прошлогодний снег. Она поклялась выйти за Мельхиора, чего бы ей это ни стоило. Мы пытались ее отговорить, но, наскоро прожевав бублик, она прыгнула в белый спортивный автомобиль и усвистала в направлении гасиенды Хазардов.

— Слишком уж она на взводе, — сказала Нора, — может, нам тоже туда отправиться, Дора, чтобы она не натворила чего-нибудь?

Я потянулась к телефону вызвать такси.

— Обязательно, — сказала я, — черт возьми, обязательно, какие тут разговоры!

Случилось так, что этим солнечным утром у Хазардов собралась в полном составе вся Английская колония, чтобы полакомиться копченой рыбой, а потом, после позднего завтрака, на большой лужайке планировалась партия крикета. Все сидели в отделанном в стиле Санта-Фе обеденном зале, аккуратно выбирали из рыбы кости, намазывали на поджаренный хлеб мармелад “Купер Оксфорд”, мужчины — с моноклями, дамы — в перчатках; во главе стола рядом с серебряным чайником расположилась леди А.

И тут появляется Дейзи.

Промчавшись по подъездной аллее, она с визгом затормозила на лужайке для крикета, сломав воротца. Затем — в развевающейся нараспашку сорочке, со спутанными, будто в них котята играли, волосами — ворвалась через двустворчатые двери в дом. Без косметики ее и узнать-то было трудно — ничем не примечательная коротышка, да и только.

Кого мне действительно было жаль, так это леди А. В то момент я даже могла искренне посочувствовать Имоген и Саскии. Прижавшись к материнской юбке (на ней было красивое длинное платье из крепдешина с кружевной косынкой и отделанная розовой лентой широкополая соломенная шляпа) , девчушки в шоке от появившейся в одном нижнем белье сумасшедшей, от криков, слез и обвинений, перепугались до того, что не решались заплакать. Английская колония между тем с полной невозмутимостью доела копченую рыбу и сложила ножи и вилки на пустые тарелки.

— Замечательная рыба, Атти! Объедение. Прямо как дома.

— Спасибо за завтрак, Атти. До встречи.

— Атти, душечка, пока, дорогая. Не забудь, на следующей неделе — у нас. Ростбиф!

Они простились и разъехались, словно Дейзи и не бушевала все это время, импровизируя бесчисленные вариации на тему: “Клянусь, этот ребенок — твой! Твой ребенок! У ребенка есть право на отца!”.

Мы с Норой при этих словах сцепили руки, не в силах поднять на Мельхиора глаз. То ли из-за своего британского характера, то ли от неловкости Леди А. ни слова не проронила о правах своих собственных детей; вместо этого, приобняв их, она сказала:

— А ну-ка, сбегайте наверх, проверьте, что там няня делает.