Мудрые детки

Танцевать приходилось много. Специально для нас выписали женщину с Востока. Зачесанные назад черные волосы, жилистая шея, трико. Ее не устраивало — раз, два, три, мах ногой. Она требовала угловатых движений. Отставляла зад и странно шевелила пальцами. Нам не полагалось ни туфель для чечетки, ни костюмной обуви, ни пуантов; мы танцевали босиком. Крайне претенциозно. Вдобавок она пригрозила убить нас, если мы посмеем улыбнуться.

Нужно отдать Дейзи должное: в газетах она была неузнаваема. Не скажу, что она сильно напоминала королеву фей; скорее было похоже, что она вот-вот скинет юбку и затрясет гривой, но Ирландец урезал ее реплики так, что в конце ей почти ничего не нужно было делать — только стоять в лесу и блистать; ее большая голова, нужно признать, замечательно получалась на фотографиях, хотя она и постоянно пялилась на Оберона коровьими глазами. Леди А., зная куда ветер дует, на площадке не показывалась. Только иногда приезжала для фоторекламы, и на следующий день во всех газетах можно было прочесть, как она забирает дочек со съемочной площадки. Больше всего на свете республиканцы обожают аристократов — не считая аристократок конечно.

Перигрин постоянно суетился вокруг этих девчушек, души в них не чаял. Если Саския сворачивалась калачиком у него на коленях, он вытаскивал у нее из уха или из носа всякие забавные безделушки. Жемчужину или цветок. Увидев розу, она разочарованно кривила рот — уже тогда была корыстной сучкой. Кожа как молоко, янтарные глаза. Когда она, едва завидев Мельхиора, припрыгивая, бежала к нему, часто и не вспомнив о Перигриновом подношении, Перигрин с тоской провожал ее взглядом.

Просмотрев отснятые эпизоды с танцем фей, Чингисхан поставил на Искусстве жирный крест. Леди в трико исчезла, а ее место занял коротышка с выкрашенной хной шевелюрой и слегка поведенными ресницами. Раз, два, три, мах ногой! Потом — наш черед; как казаки, мы пускались вприсядку; прогибались назад и зубами срывали ромашки; кувыркались друг через друга; растягивались в шпагате. Нам это все приходилось проделывать и раньше — пожалуйста, хоть с закрытыми глазами. Взбрыкивания, перелеты, медленные танцы со сложными телодвижениями, стойки, скольжение, подрагивания всем телом. Если бы Мельхиор не был так сильно увлечен женой Чингисхана, этот номер никогда бы не прошел, но Чингис считал, что играет наверняка. Ему взбрело в голову устроить каскад, водный балет, мы промокли до нитки. Вода, вода, одна вода! Уж не думает ли он, что мы снимаем ”Бурю“, черт побери?

Содрогались наперстянки, король и королева фей занимались тем же, чем обычно. И в довершение удовольствия в уборной меня поджидал изрыгающий проклятья Ирландец. Изругав меня на чем свет стоит, он зарыдал. На мне было полкило штукатурки, лампочки в парике вспыхивали и гасли, больше всего мне хотелось хорошенько отмыться и свернуться в кресле с чашкой чая. Обхватив мои колени, он рыдал так, что промочил колготки, но я ничего ему не обещала.

Я была его испорченной хористкой. Как бутылка с трещиной, изъян которой не обнаруживался, пока он не наполнил ее своей страстью. Но что я могла поделать? Для меня было большим наслаждением слушать, как он читал мне вслух ”Дейзи Миллер“^{99} . Но наши отношения дошли до того, что, предложи он мне выбирать между ним и Генри Джеймсом, я бы не раздумывая выбрала Генри Джеймса, хоть он и помер, да и живой девушками не особо интересовался. Чем больше я ему повторяла: “Ирландец, нам было хорошо вместе, но все осталось в прошлом”, — тем больше он сходил с ума. Я говорила: “Ирландец, я учу немецкий язык”, — а он объявлял меня своей желанной блудницей.

Я больше ни разу не ходила к нему. По воскресеньям я ночевала в “Арденнском лесу”, вставала поздно и лежала под неестественно голубым небом у неестественно голубого бассейна. Нора в выходные больше не появлялась. Она училась делать равиоли. Мне казалось, что мы отдаляемся друг от друга.

Не только я сидела нынче в одиночестве. Распластавшись, не двигая ни единым мускулом, в шезлонге, помеченном “Дейзи Делейни”, спала ее кошка; появляясь на площадке, Чингисхан иногда поднимал кошку и тискал так, что становилось ясно — Дейзи для этой цели больше непригодна. Он пристально следил, как она воркует с королем фей, и казалось, от его поглаживаний у кошки вот-вот хребет хрустнет. Не подумайте, что Дейзи не понимала происходящее; она отлично сознавала, что подвергает его адским пыткам. Это был ее способ держать кавалеров на коротком поводке.

Я думала: как только все это кончится, мы поедем прямо в Брикстон. Мы тихонько и незаметно отбудем обратно, хотя не подумайте, что нам не делали предложений. Мы могли там остаться, пристроиться в тепленькое местечко, пробиться наверх. Но я чахла от тоски по дому — грохоту и звону трамваев, огням Электрик-авеню, как гнилушки мерцающим в старом добром лондонском тумане, изнывала по дождю и ненастью, бутербродам с беконом, бодрящему холоду Бард-роуд морозным утром и домашнему запаху сырости, капусты, чая и джина.

— Кокни до мозга костей, — с нежностью сказал Перри.