Мозговой трест. 39 ведущих нейробиологов – о том, что мы знаем и чего не знаем о мозге

Тот факт, что приматы помогают чужим, заставляет усомниться в гипотезе, что помощь требует передачи культурных норм посредством таких институтов, как религия, мораль или образование. И действительно, исследование с участием более тысячи детей, преимущественно мусульман и христиан, из разных стран показало существование обратной зависимости между религиозностью и готовностью детей делиться наклейками[345]. Дети из религиозных семей отдавали другим меньше наклеек, чем те, кто воспитывался в более светской среде. Интересно, что религиозность при этом положительно коррелировала со страхом детей перед возможным наказанием за предполагаемое плохое поведение.

За последние десять лет исследований стало понятно, что взаимопомощь свойственна не только приматам и уходит корнями далеко в эволюционное прошлое млекопитающих. Грызуны, которые разошлись с приматами более 70 миллионов лет назад, также демонстрируют просоциальное поведение. Например, крысы помогают друг другу выбираться из ловушек, даже когда в ловушку попадает незнакомая особь[346]. Когда крысы оказываются перед выбором, получить пищу для себя и для другой крысы или же только для себя, они выбирают первый вариант[347]. Несмотря на огромную разницу между людьми и крысами, и те и другие обладают способностью чувствовать страдания других и помогать им.

Вы можете подумать: «Все это замечательно, но я не сомневаюсь, что люди помогают друг другу больше, чем крысы или даже шимпанзе». Однако выяснилось, что шимпанзе и дети младше четырех лет примерно одинаково помогают незнакомцам (другим шимпанзе и взрослым людям соответственно)[348]. Удивительно другое: взрослея, дети не становятся более заботливыми, а напротив, тщательнее выбирают, кому они хотят помочь (у Макиавелли это, пожалуй, вызвало бы улыбку). То же самое наблюдается у шимпанзе. Приобретая опыт, шимпанзе и дети с большей вероятностью помогают тем, кто помог им, — свидетельство в пользу принципа взаимности. Но только дети со временем проявляют избирательность в помощи представителям других социальных групп. Выходит, дети учатся не помогать определенным категориям незнакомцев.

Мартин Лютер Кинг как-то сказал: «Самый насущный и злободневный жизненный вопрос звучит так: а что вы делаете для других?» Ответ записан в нашем биологическом наследии. Мы, как и наши родственники из числа млекопитающих, склонны помогать тем, кому плохо.

Сильная романтическая любовь активирует нейронные цепи мозга, связанные с выживанием и действующие на уровне подсознания Люси Браун

«ЧТО ТАКОЕ ЛЮБОВЬ?» Лишь за один месяц 2016 года 400 тысяч человек по всему миру, садясь за компьютер, задавали Google этот вопрос. Первой в выдаче поисковика была страница журнала Psychology Today, где давался такой ответ: «Любовь — это сила природы. Как бы нам ни хотелось, мы не можем управлять любовью, вызывать ее или избавляться от нее по своему желанию — точно так же, как мы не можем управлять луной»[349].

Любовь действительно представляет собой силу природы. С точки зрения нейробиологии сильная романтическая любовь активирует нейронные цепи мозга, связанные с выживанием и действующие на уровне подсознания. Эти цепи настолько значимы, что они находятся рядом с теми зонами ствола мозга, которые отвечают за жизненно важные рефлексы, такие как дыхание и глотание. Такое расположение «систем любви» помогает объяснить, почему мы не способны контролировать себя на первых стадиях романтического чувства и после потери возлюбленного. Мы не контролируем свои чувства и действия, связанные с любовью, — точно так же, как при жажде мы не властны над потребностью найти воду и выпить ее.