Морской ястреб

У северной стены была сделана во всю ее длину пристройка, совершенно закрытая занавесками из верблюжьей шерсти. Из-за занавесок доносился заглушенный шёпот человеческих голосов; в пристройке были устроены загородки, где находились рабы, которых сегодня должны были продавать. Перед занавесками стояла на часах дюжина корсаров и их негры-рабы.

Внезапно в толпе за воротами произошло движение. С одной из улиц вышли шесть колоссальных нубийцев с криками:

– Дорогу, дорогу!

Они были вооружены огромными досками, которые они держали обеими руками, и пробивались ими сквозь толпу, расталкивая людей направо и налево. В ответ на это на них сыпались проклятия.

– Дорогу, дорогу для господина Азад-эхд-Дина, избранника аллаха. Дорогу.

Толпа падала на колени и валялась во прахе, когда на молочно-белом муле подъехал Азад-эд-Дин, сопровождаемый своим визирем Тсаманни и тучей одетых в черное янычаров с обнаженными саблями. Проклятия, сыпавшиеся на его негров, моментально стихли, вместо этого раздались горячие приветствия.

– Да возвысит тебя аллах. Да продлит он твои дни. Да пошлет тебе аллах новые победы. Да благословит тебя Магомет. – Благословения сыпались на него со всех сторон. Он отвечал на них, как подобает человеку религиозному и благочестивому.

– Мир аллаха да будет над правоверными дома пророка, – бормотал он время от времени в ответ, пока не доехал до ворот. Там он приказал Тсаманни бросить кошелек с деньгами лежащими ниц нищим.

Подчиняясь закону, как самый послушный из его подданных, Азад-эд-Дин спешился и пошел на рынок. Он остановился у стены и, обратясь лицом к занавешенной пристройке, благословил коленопреклонённую толпу и приказал всем встать.

Он подозвал офицера Сакр-эл-Бара, Али, которому были поручены рабы, доставшиеся после последнего набега корсаров, и объявил ему о своем желании посмотреть заключенных. По знаку Али негры раздвинули занавес из верблюжьей шерсти, и яркие солнечные лучи осветили несчастных. Там были не только пленные, взятые Сакр-эл-Баром, но и другие, бывшие результатом набегов Бискайна. Азад увидел группу мужчин и женщин, хотя последних было сравнительно мало – всех возрастов, рас и положений; там были бледные светло-волосые люди из Франции или с севера, оливкового цвета итальянцы и загорелые испанцы, негры и метисы; там были старики, молодые люди и дети, некоторые хорошо одетые, некоторые почти голых или в лохмотьях. В выражении их лиц было полное отчаяние, и оно равняло их всех. Но это отчаяние не могло растрогать благочестивого сердца Азада. Это были неверующие, которые никогда не увидят лица пророка. В самом конце пристройки сидела женщина. Он слышал, что такие существуют, но никогда их не видел. Она была высока и стройна, как кипарис, кожа ее была, как молоко, глаза – два темных сапфира, золотистая головка горела на солнце, как металл. Она была одета в облегавшее ее белое платье, ворот которого был вырезан и открывал прекрасную шею.

Азад-эд-Дин повернулся к Али.

– Что это за жемчужина в навозной куче? – спросил он.

– Это та женщина, которую наш господин Сакр-эл-Бар привез из Англии.

Глаза паши медленно повернулись к ней, и он увидел, как щеки ее залились румянцем под этим оскорбительным и настойчивым взглядом. Румянец этот еще увеличил ее красоту, прогнав бледность с ее измученного лица.

– Выведите ее! – коротко приказал паша.

Два негра схватили ее и, чтобы пресечь грубое обращение, она подошла сама, решив с достоинством терпеть все, что ей предстояло. Около нее находился золотоволосый молодой человек; лицо его исхудавшее и обросшее бородой, выразило испуг, когда ее отвели от него.

Азад задумался. Это Фензиле уговорила его пойти посмотреть на неверную девушку, которую Сакр-эл-Бар с таким риском привез из Англии. Он послушался из любопытства. Но все было забыто при виде этой благородной северянки.

Он протянул руку и дотронулся до ее руки, но она отдернула ее, точно его пальцы обожгли ее.

Он вздохнул. Как неисповедимы пути аллаха, раз он позволил такому дивному плоду висеть на гнилом дереве неверия.

Тсаманни, наблюдавший за ним и отлично умевший играть на настроениях своего господина, ответил:

– Вероятно для того, чтобы какой-нибудь правоверный мог сорвать его. Все возможно единому.

– Да, но не сказано ли в единой книге, что дочери неверных не должны существовать для правоверных? – сказал он и снова вздохнул.

Но Тсаманни, отлично зная, какой ответ желателен паше, сказал:

– Велик аллах, и то, что уже случилось однажды, легко может повториться.

Азад ласково взглянул на своего визиря.

– Ты подразумеваешь Фензиле – но в этот раз милостью аллаха я стал орудием ее просветления.

– Быть может, предрешено, что ты снова станешь им, господин мой, – прошептал Тсаманни. Между ним и Фензиле давно уже возникла вражда. Если бы удалось удалить Фензиле, влияние визиря могло увеличиться.

– Она бела, как снег на горах Атласа, сладостна, как финики Тафилалта, – нежно прошептал Азад, рассматривая женщину разгоревшимися глазами.

Внезапно какой-то голос, обычно нежный и музыкальный, но теперь резкий, спросил:

– Что это за женщина?