Молодые львы

– Видишь ли… – В голосе Хойта слышались извиняющиеся нотки. – Война, старичок. Отсюда и перемена планов. Если я соглашусь на эту роль и перееду в Нью-Йорк, боюсь, эта чертова призывная комиссия сцапает меня. А здесь… – Он положил в рот листок салата, прожевал его, а потом продолжил: – Здесь все обстоит иначе. Студия обещает добиться для меня отсрочки от призыва. По сведениям из Вашингтона, киноиндустрия будет приравнена к военным заводам, потому что тоже защищает национальные интересы. И ведущие актеры получат бронь… А вот насчет театра я такого сказать не могу. И не хочу рисковать. Надеюсь, вы понимаете деликатность моего положения…

– Безусловно, – усмехнулся Кахун. – Безусловно.

– Господи! – Слипер поднялся. – Я пошел на студию. Защищать национальные интересы.

И он тяжелым шагом, чуть покачиваясь, двинулся к выходу.

Хойт нервно глянул ему вслед.

– Этот Слипер никогда мне не нравился. Не джентльмен, – заметил он и вновь принялся за салат.

У столика возник Ролли Вон, раскрасневшийся, сияющий, с бокалом коньяка в руке. Тоже англичанин, но постарше Хойта. Они снимались в одном фильме, только Вон играл командира авиационного полка. В этот день съемки для него закончились, а потому он мог пить в свое удовольствие.

– Величайший день в истории Англии! – Вон ослепительно улыбнулся Хойту. – Все поражения в прошлом. Впереди только победы. За Франклина Делано Рузвельта! – Он поднял бокал, остальные ответили тем же. Майкл с опаской подумал, что сейчас Вон, раз уж он служит в английских ВВС, хоть и на студии «Парамаунт», возьмет и швырнет бокал в камин. – За Америку! – Бокал Ролли вновь взлетел вверх.

«А ведь он пьет за японский флот, втянувший нас в эту войну, – внезапно подумал Майкл. – Конечно, нельзя винить англичанина за то, что…»

– Мы будем сражаться на побережье, – вещал Ролли, – мы будем сражаться в горах. – Он сел. – Мы будем сражаться на улицах городов… Больше никаких отступлений, как на Крите или в Норвегии… С этим покончено, теперь нападать будем мы!

– Я бы воздержался от подобных разговоров, старичок, – заметил Хойт. – Не так давно я беседовал с одним человеком из адмиралтейства. Вы бы удивились, узнав, какой он занимает высокий пост. Этот человек мне все объяснил насчет Крита.

– И что он тебе объяснил насчет Крита? – Ролли вперился взглядом в Хойта, глаза его воинственно блеснули.

– Все наши действия подчинены общему стратегическому плану, старичок. Нанести противнику ощутимый урон и выйти из-под огня. Самая мудрая стратегия на свете. Пусть они забирают Крит. Да кому нужен этот Крит?

Ролли поднялся, расправил плечи.

– Я не собираюсь сидеть за этим столом, – прохрипел он с перекошенным от злобы лицом, – и слушать, как дезертир-англичанин оскорбляет британскую армию.

– Да перестань, Ролли, – попытался успокоить его Кахун. – Сядь.

– А что я такого сказал? – занервничал Хойт.

– Английская кровь льется рекой. – Ролли бабахнул кулаком по столу. – Англичане умирают тысячами в отчаянной борьбе за каждый клочок принадлежащей союзникам земли… а он говорит, что так все и планировалось! «Пусть они забирают Крит»! Я давно приглядывался к тебе, Хойт, и, видит Бог, старался относиться без предубеждения, но, боюсь, мне придется поверить в то, что о тебе говорят.

– Да перестань, старичок. – Хойт густо покраснел, его голос стал пронзительным, он даже срывался на высоких нотах. – Это какое-то жуткое недоразумение.

– Если бы ты остался в Англии, я бы разговаривал с тобой иначе. Да тебя отдали бы под суд после первых десяти слов. За распространение панических слухов. В военное время это, знаешь ли, уголовное преступление.

– Да ладно. – Хойт вяло махнул рукой. – Ролли, старичок, ну чего ты так…

– Я бы хотел знать, кто тебе платит. – Ролли угрожающе навис над Хойтом. – Очень бы хотел это знать. Не надейся, что этот разговор останется между нами. Все англичане в этом городе узнают о том, что ты тут нес. Пусть они забирают Крит, а? – Он шарахнул бокалом об стол и зашагал к бару.

Хойт вытер мокрое от пота лицо носовым платком и осторожно огляделся, чтобы определить, много ли людей слышали последнюю тираду Ролли.

– Господи, вы и представить себе не можете, как трудно в наши дни быть англичанином. Стоит тебе открыть рот, как обязательно нарвешься или на безумца, или на невротика… – Хойт встал. – Надеюсь, вы меня извините, но мне действительно пора на студию.

– Конечно, – кивнул Кахун.

– Мне очень жаль, что я не смогу сыграть в вашем спектакле, но сами видите, как все обернулось.

– Видим, видим, – заверил его Кахун.

– До свидания, – попрощался Хойт.

– До свидания, – с каменным лицом ответил Кахун.

Они с Майклом наблюдали, как элегантный, получающий семь с половиной тысяч долларов в неделю киноактер мышкой проскользнул мимо бара, мимо защитника Крита, чтобы отправиться на студию «Парамаунт» и там, на фоне бутафорских облаков, гореть в самолете в десяти милях от голливудско-дуврского побережья.

Кахун вздохнул:

– Если бы у меня не было язвы до приезда сюда, я бы заработал ее здесь. – Он попросил официанта принести счет.