Молодые львы

Тот мрачно взглянул на него.

– В конец очереди, пожалуйста, – указал он.

– Мне в банк не надо, – ответил Майкл. – Счета у меня нет. Ни в этом банке и ни в каком другом.

Полицейский сразу сменил гнев на милость и широко улыбнулся Майклу, словно признание тем собственной бедности уравняло его со служителем закона.

– Люди хотят забрать свои деньги, – полицейский обвел рукой очередь, – до того, как бомбы начнут падать на сейфы.

Майкл вытаращился на очередь, которая ответила ему враждебными взглядами. Стоящие в очереди явно подозревали, что каждый человек, заговаривающий с полицейским, преследует лишь одну цель: лишить их денег, за которыми они пришли в столь ранний час. Майкл отметил, что все эти люди хорошо одеты, среди них много женщин.

– Они собираются на восток, – громко, пренебрежительно заговорил полицейский. – Умчатся на восток, как только получат свои денежки. Я их понимаю. – Он еще повысил голос, чтобы его слышала вся очередь. – Десять японских дивизий высадились в Санта-Барбаре. Уже завтра японский генеральный штаб намерен разместиться в здании Банка Америки.

– Я подам на вас жалобу, – не выдержала сурового вида женщина средних лет, в розовом платье и синей соломенной шляпке с широкими полями. – Вот увидите, обязательно подам.

– Моя фамилия Маккарти, мэм, – ответил ей полицейский.

Майкл улыбался, шагая навстречу завтраку, но не мог не отметить, что витрины некоторых магазинов уже заклеены крест-накрест полосками пластыря, дабы от взрывной волны стекло не разбилось и не попортило выставленные в витрине серебряные чайные сервизы и вечерние платья. Богатые, рассуждал Майкл, более чувствительны к катастрофам, чем остальные люди. Им есть что терять, а потому они быстрее впадают в панику. Бедняку и в голову не придет покинуть Западное побережье только потому, что где-то на Тихом океане началась война. И причина не в патриотизме и не в готовности встретить врага лицом к лицу. У бедняка просто нет денег на переезд. К тому же богатые привыкли платить другим людям за то, чтобы те делали за них грязную работу, а уж по части грязи и затрат нервной и физической энергии войне просто нет равных. Майкл подумал о садовнике, который прожил в этой стране сорок лет, о пьяном от джина и пророчеств Брюсе, деда которого освободили из рабства в 1863 году в Южной Каролине, вспомнил стоявших в очереди у банка женщин с жадным и враждебным выражением лица, себя, сидящего на краю розовой кровати и тревожащегося из-за налогов и алиментов. Неужели это те люди, которых вдохновляли на великие дела труды Джефферсона и Франклина, неужели такими стали потомки тех фермеров, охотников, мастеровых, которые на пустом месте создали великую страну, потому что жаждали свободы и справедливости, неужели это новый мир гигантов, воспетый Уитменом?

Майкл зашел в аптечный магазин и заказал апельсиновый сок, гренки и кофе.

С Кахуном Майкл встретился в час дня в знаменитом ресторане в Беверли-Хиллз. В интерьере большого темного зала преобладали плавные переходы, столь любимые голливудскими художниками-постановщиками. Зал этот, подумал Майкл, оглядывая толпу штатских, среди которых одиноко маячил одетый в парадную форму высокий сержант-пехотинец, похож на ванную комнату, обставленную продавщицей «Вулворта»[28] для какой-нибудь балканской королевы. Сравнение ему понравилось, и он уже более благодушно продолжал взирать на загорелых толстяков в твидовых пиджаках и ухоженных, накрашенных красавиц в умопомрачительных шляпках, устремляющих взгляд на каждого, входящего в зал. В ресторане царила атмосфера праздничного веселья и безудержной щедрости. Люди хлопали друг друга по плечам, говорили громче, чем обычно, угощали выпивкой. То же самое Майкл не раз наблюдал в знаменитых барах Нью-Йорка во второй половине последнего дня уходящего года, когда все жили предвкушением грядущей волшебной ночи, несущей с собой исполнение многих желаний и надежд.

О войне уже ходили слухи и анекдоты. Известнейший режиссер слонялся по залу с каменным лицом и нашептывал своим знакомым, что, мол, не стоит об этом распространяться, но на Тихом океане у Америки не осталось ни одного корабля, а неприятельский флот замечен в трехстах милях от побережья Орегона. Один сценарист слышал, как в парикмахерской на студии «Метро-Голдвин-Майер» кто-то из продюсеров заявил сквозь мыльную пену: «Эти желтолицые засранцы так меня достали, что я готов бросить свою работу и… и… – продюсер замялся, не находя нужных слов, чтобы выразить и праведный гнев, и чувство гражданского долга, но наконец нашел: —…поехать в Вашингтон». История сценариста пользовалась колоссальным успехом. Он переходил от столика столику, и всякий раз его провожал взрыв смеха. Но он уже спешил на поиски новых слушателей.

По молчаливости и рассеянности Кахуна Майкл понял, что у того опять разыгралась язва. Однако продюсер настоял на том, чтобы они заказали два «Старомодных»[29], прежде чем сесть за столик. Раньше Майкл ни разу не видел Кахуна со стаканом в руке.