Молодые львы

– Хватит! – Глаза Слипера гневно сверкнули под кустистыми бровями. – Давай обойдемся без этих дешевых бродвейских шуточек. Их время ушло, Кахун. Первая упавшая вчера бомба угодила аккурат в последнюю остроту. Где этот актеришко? – Он нетерпеливо огляделся и забарабанил пальцами по столу.

– Хойт предупредил, что немного задержится, – ответил Майкл. – Он сейчас придет.

– Мне надо возвращаться на студию, – все еще хмурился Слипер. – Фредди попросил зайти к нему во второй половине дня. Студия намеревается снять фильм о Гонолулу, который разбудит Америку.

– А что намереваешься делать ты? – спросил Кахун. – Ты намереваешься найти время для того, чтобы довести пьесу до ума?

– Разумеется. Я же обещал тебе, что все сделаю.

– Обещал, – кивнул Кахун. – Но это было до того, как началась война. Я и подумал, может, ты собираешься пойти в…

Слипер фыркнул:

– Ради чего? Охранять виадук в Канзас-Сити? – Он приложился к стакану с виски, который поставил перед ним официант. – Человеку творческому в армии делать нечего. Его задача – творить, не давая угаснуть огню культуры, объяснять, почему ведется эта война, поднимать дух людей, схлестнувшихся со смертью. А все остальное – досужие разговоры. В России, например, творческих работников в армию не берут. Им говорят: «Пишите книги, ставьте спектакли, рисуйте, сочиняйте музыку». Если руководители страны в здравом уме, они не пошлют в окопы национальное достояние. Вы можете представить себе, чтобы французы отправили «Мону Лизу» или «Автопортрет» Сезанна на линию Мажино? Вы бы посчитали их сумасшедшими, не так ли?

– Да, – ответил Майкл, потому что Слипер сверлил его взглядом.

– Тогда какого черта, – драматург уже орал, – они должны отправлять на передовую нового Сезанна, современного Леонардо да Винчи? Господи, даже немцы оставляют в тылу своих художников, артистов, писателей! До чего же мне надоели все эти разговоры! – Он допил виски и яростно огляделся. – Терпеть не могу опаздывающих актеришек. Я заказываю ланч.

– Фарни, – Кахун чуть улыбнулся, – может устроить тебя офицером во флот.

– Да пошел он… Провокатор, торговец плотью. Яичницу с ветчиной, – последнее уже адресовалось официанту. – Спаржу под голландским соусом. И двойное виски.

Хойт появился в ресторане в тот момент, когда Слипер делал заказ, и быстрым шагом направился к их кабинке, по пути пожав только пять рук.

– Прошу прощения, старичок. – Усаживаясь на обитую зеленой кожей скамью, он чуть задел Майкла. – Извините, что опоздал.

– Какого черта? – недовольно проворчал Слипер. – Неужели ты никуда не можешь прийти вовремя? Или твоим зрителям это нравится?

– На студии страшная суета, старичок. Не мог вырваться. – Хойт говорил с английским акцентом, нисколько не изменившимся за семь лет пребывания в Штатах. В 1939 году, когда началась война, он получил американское гражданство, но в остальном остался все тем же талантливым симпатягой из трущоб Бристоля, который, поболтавшись какое-то время на лондонской Пэлл-Мэлл, в 1934 году сошел с корабля на американскую землю. Чувствовалось, что Хойт нервничает, думает о чем-то своем. Ланч он заказал очень легкий. Пить не стал вовсе, поскольку рабочий день для него еще не закончился. Хойт играл командира английской эскадрильи, и ему предстояла съемка сложного эпизода в горящем над Ла-Маншем самолете, с пиротехническими эффектами и крупными планами.

За ланчем предстояло решить очень важный вопрос. Хойт пообещал Кахуну, что за уик-энд перечитает пьесу и даст окончательный ответ насчет своего участия в постановке. Актером он был хорошим и идеально подходил к предложенной ему роли, поэтому его отказ ставил перед продюсером очень серьезные проблемы. Над столиком повисло нервное напряжение. Слипер пил виски, Кахун водил вилкой по тарелке.

В другом конце зала Майкл заметил Лауру, сидевшую в компании двух женщин, и холодно ей кивнул. После развода он видел ее впервые. Майкл подумал, что еженедельных восьмидесяти долларов, которые Лаура получает от него, надолго не хватит, если она сама платит за ланч в таком ресторане. Он рассердился сначала на нее за то, что она сорит деньгами, потом на себя: ему-то, собственно, что до этого? Майкл смотрел на Лауру, такую очаровательную, такую миленькую, и ему едва верилось, что когда-то он страшно на нее злился. Впрочем, не верилось и в то, что он когда-то любил ее. Еще одно мимолетное видение, подумал он, вызывающее воспоминания, от которых на сердце ложится тоска.

– Я перечитал пьесу, Кахун, – чуть суетливо заговорил Хойт. – Должен признать, что мое мнение не изменилось. Отличная пьеса.

– Это хорошо. – Губы Кахуна начали растягиваться в широкую улыбку.

– Но… – у Хойта перехватило дыхание, – я, к сожалению, сыграть в ней не смогу.

От улыбки Кахуна не осталось и следа.

– Господи, – выдохнул Слипер.

– Почему? – спросил Кахун.