Молодые львы

Одеваясь, Майкл старался думать о другом. А то получалось как-то нехорошо: в такой знаменательный день сидишь, понимаешь, с больной после вчерашней пьянки головой в этой отделанной розовым шифоном арендованной комнате, похожей на спальню проститутки из какого-нибудь голливудского фильма, и тревожишься из-за денег, словно бухгалтер, взявший из кассы пятьдесят долларов и опасающийся, что не сможет положить их на место до прихода ревизоров. У тех, кто сейчас заряжает пушки в Гонолулу, возможно, куда более серьезные финансовые проблемы, но Майкл не сомневался, что в это утро их волнует совсем другое. И все же срываться с места и бежать на призывной пункт, мягко говоря, неразумно. Хотите верьте, хотите нет, но патриотический порыв, как и почти все другие романтические порывы, могут позволить себе прежде всего люди богатые.

Тем временем в гостиную вошел негр-уборщик, и до Майкла донеслось звяканье бутылки о стакан. Объявление войны нисколько не отразилось на привычках этого парня, усмехнулся Майкл. Он по-прежнему ворует джин. Майкл завязал галстук и вышел в гостиную. Негр уже чистил ковер. Он стоял посреди комнаты, уставившись в потолок, и небрежно водил щеткой из стороны в сторону. Гостиная благоухала джином, а негр покачивался как маятник.

– Доброе утро, Брюс, – дружелюбно поздоровался Майкл. – Как самочувствие?

– Доброе утро, мистер Уайтэкр, – ответил негр. – Самочувствие обычное. Как и в любой другой день.

– Тебя возьмут в армию? – спросил Майкл.

– Меня, мистер Уайтэкр? – Брюс перестал чистить ковер и покачал головой. – Только не старину Брюса. Если мне скажут: «Иди на военную службу, брат», – старина Брюс не пойдет. Я слишком старый, у меня и триппер, и ревматизм. Но меня не заставили бы пойти на войну, даже будь я молод, как жеребенок, и силен, как лев. На следующую войну я бы, возможно, и пошел, но не на эту. Нет, сэр!

Майкл попятился, поскольку Брюс с такой страстью произносил эти слова, что беднягу качнуло и он едва не упал на Майкла, обдав его запахом джина. Обычно Майкл смущался, общаясь с неграми, словно чувствовал за собой какую-то вину, и никак не мог найти правильный тон.

– Нет, сэр, – продолжал Брюс, все так же покачиваясь, – только не на эту войну. Даже если мне дадут серебряное ружье и шпоры из чистого золота. Это война нечестивых, как и предсказано книгами пророков, и я не подниму руку, чтобы причинить боль ближним своим.

– Но они же убивают американцев, Брюс. – Майкл старался пробиться сквозь окутавший голову негра алкогольный туман, полагая, что в такой день каждый просто обязан выразить свое отношение к случившемуся.

– Может, и убивают. Сам я этого не видел. Утверждать не берусь. Знаю только то, что белые пишут в своих газетах. Может, японцы и убивают американцев. Но скорее всего их спровоцировали. Может, они пытались зайти в отель, а белые люди сказали, что желтым вход запрещен, вот желтые и разозлились, отошли в сторонку, хорошенько подумали, а потом решили: «Белые люди не пускают нас в отель, поэтому давайте заберем отель». Нет, мистер Уайтэкр… – Брюс дважды прошелся щеткой по ковру, потом вновь оперся о нее. – Это война не моя. А вот следующая будет той, которую я жду.

– И когда же она начнется?

– В 1956 году, – без запинки ответил Брюс. – Армагеддон. Война рас. Негры против белых. – Он набожно возвел взгляд к потолку. – В первый же день этой войны я приду на призывной пункт и скажу чернокожему генералу: «Генерал, найдите применение моей сильной правой руке».

Это же Калифорния, в растерянности подумал Майкл, только здесь могут встретиться такие личности.

Он вышел из комнаты, оставив Брюса одного, и тот в глубокой задумчивости застыл, опираясь на щетку для чистки ковров.

На другой стороне улицы, на пустыре, чуть возвышавшемся над соседними участками, стояли два армейских грузовика и зенитка. Солдаты в касках рыли окопы. Зенитка нацелилась в небо длинным, еще зачехленным стволом, но солдаты махали лопатами с такой скоростью, словно их позицию уже обстреливал противник. Ситуация выглядела столь нелепо, что Майкл чуть не рассмеялся. Тоже, видать, местный феномен. Как-то не верилось, что в любом другом штате армия могла разыгрывать такие мелодраматические сценки. Почему-то и солдаты, и пушки представлялись Майклу, как, впрочем, и большинству американцев, фигурками в некой скучной игре для взрослых, а отнюдь не чем-то реальным. Вот и эта зенитка целилась в небо между веревкой, на которой сушились бюстгальтеры, шелковые чулки и женские трусики, и задним крыльцом дома, на котором стояла бутылка молока.

Майкл зашагал к Уилширскому бульвару, к аптечному магазину, в котором он обычно завтракал. На углу высилось здание банка, и сейчас у двери стояла очередь. Люди ждали открытия банка.

Молодой полицейский старался поддерживать какое-то подобие порядка, чтобы не допустить толчеи.

– Дамы и господа! – раз за разом выкрикивал он. – Дамы и господа! Не толпитесь у двери. Не нарушайте очередь. Не волнуйтесь. Вы все получите свои деньги.

– Что здесь происходит? – с любопытством спросил Майкл, подходя к полицейскому.