Молодые львы

Ной с удовольствием натянул на себя одежду, подумав при этом, что завтра он уже будет ходить в военной форме, и встал в медленно ползущую очередь к желтому столику, за которым сидел издерганный, болезненного вида врач, проставлявший на медицинских картах штампы: «Годен к строевой», «Ограниченно годен» и «Негоден».

«Хорошо бы, – думал Ной, когда врач склонился над его картой, – меня послали в учебный лагерь под Нью-Йорком, тогда я мог бы видеться с Хоуп во время увольнений…»

Врач поднял один из штампов, потыкал им в подушечку с краской, а затем приложил к медицинской карте и отодвинул ее от себя. Ной взглянул на карту. Большими расплывчатыми лиловыми буквами на ней было изображено одно слово: «НЕГОДЕН». Ной зажмурился, тряхнул головой, но, когда он открыл глаза, надпись на карте не изменилась: «НЕГОДЕН».

– Но почему?!

Во взгляде врача читалось сочувствие.

– Тебя подвели легкие, сынок. На рентгеновском снимке видны рубцы на обоих легких. Когда ты болел туберкулезом?

– Я не болел туберкулезом.

Доктор пожал плечами:

– Очень сожалею, сынок. Следующий.

Ной медленным шагом вышел из здания. Уже стемнело. Резкий, пронизывающий декабрьский ветер гнал холодный воздух над старым фортом, казармами, плацем, с которого открывался вид на город. Нью-Йорк сверкал мириадами огней, отделенный от Ноя черной полосой воды. Новые группы призывников и добровольцев сходили с паромов, чтобы обойти многочисленных врачей, последний из которых ставил в медицинскую карту лиловый штамп. По телу Ноя пробежала дрожь. Он поднял воротник, сжимая в руке листок бумаги с результатами медицинского освидетельствования, который ветер едва не вырвал из его онемевших пальцев. Такой растерянности Ной не испытывал никогда, он сейчас напоминал школьника, оставленного на рождественские каникулы в общежитии, в то время как все его друзья разъехались по домам. Ной сунул руку под пальто, потом под рубашку. Добрался до кожи, нащупал пальцами ребра. Кожа от холодного ветра пошла мурашками. Ребра казались крепкими и вполне надежными. Ной осторожно кашлянул. Никаких болей, он чувствовал себя абсолютно здоровым.

Ной медленно поднялся на палубу парома, прошел мимо военного полицейского с винтовкой и в зимней шапке-ушанке. Обратно паром шел практически пустым. Все остальные, с горечью думал Ной, когда паром, названный именем давно умершего генерала, пересекал черную полоску воды, приближаясь к сверкающему огнями городу, плывут сейчас в другую сторону.

Ной сразу поехал к Хоуп, но не застал ее дома. Дядюшка, сидевший на кухне в нижнем белье и, как обычно, читавший Библию, недоброжелательно глянул на Ноя, которого невзлюбил с первого дня знакомства.

– А ты откуда? Я думал, тебя уже произвели в полковники.

– Вы не будете возражать, если я посижу здесь и подожду Хоуп?

– Посиди, почему не посидеть. – Дядя почесал под мышкой. Локоть его лежал на открытой странице. В тот вечер он читал Евангелие от Луки. – Только я не уверен, что Хоуп придет сегодня домой. Очень уж она стала легкомысленная, о чем я и написал ее родителям в Вермонт. Хоуп словно забыла, что на ночь следует приходить домой. – Он мерзопакостно усмехнулся. – А вот теперь, когда ее дружок подался в армию, она, должно быть, подыскивает ему замену. Или ты думаешь иначе?

На плите грелся кофейник, перед дядей стояла наполовину выпитая чашка. От запаха кофе желудок Ноя свело: он с утра ничего не ел. Но дядя не предложил ему кофе, а просить Ной не стал.

Он прошел в гостиную и уселся в обитое велюром кресло с дешевыми кружевными салфетками на ручках и спинке. День выдался очень уж долгим, лицо горело, исхлестанное холодным ветром, и Ной заснул, сидя в кресле. Он не слышал, как дядя громко шаркает ногами на кухне, стучит чашкой по блюдцу и гнусавым, скрипучим голосом читает вслух Библию.

Разбудил его лишь скрип открываемой двери-решетки, скрип, который он узнал бы среди тысячи звуков. Ной открыл глаза и поднялся с кресла в тот самый момент, когда Хоуп медленно и устало вошла в комнату. На мгновение она остановилась, увидев его, застывшего посреди гостиной, потом подбежала, бросилась ему на грудь. Ной обнял ее, прижал к себе.

– Ты здесь, – прошептала Хоуп.

Дядя с треском захлопнул дверь из гостиной в кухню, но ни один из них даже бровью не повел.

Ной потерся щекой о волосы Хоуп.

– Я все это время была в твоей квартире. Смотрела на твои вещи. Ты не позвонил ни разу за целый день. Что случилось?

– Меня не взяли в армию, – ответил Ной. – У меня рубцы на легких. Туберкулез.

– Боже мой! – ахнула Хоуп.

Глава 9