Молодые львы

– Планы изменились, – ответил Крамер. – Оперативная группа направлена по другому маршруту. Павон послал нас за вами. Он в Рамбуйе, в часе езды отсюда. Все ждут дивизию лягушатников, которая первой должна войти в Париж. Дорогу мы знаем. Никки, следуй за нами.

Стелвато вопросительно взглянул на Майкла. Тот испытывал безмерное облегчение: теперь решения будут принимать другие, а не он.

– Заводи двигатель, Никки. Поехали.

– А неплохой городишко. – Крамер огляделся. – Как думаешь, лягушатники нас не накормят?

– Я бы сейчас с удовольствием съел стейк, – поддержал его Моррисон. – С жареной картошкой по-французски.

Но Майкл не хотел и слышать о том, чтобы провести лишнюю минуту в этом городе, под холодными, оценивающими взглядами местных жителей, рядом с трупами немцев, лежащими у перевернутого автомобиля.

– Поехали к Павону. Он нас заждался.

– Кто действует мне на нервы, так это рядовые первого класса, – пробурчал Моррисон. – Уайтэкр, тебя давно пора понизить в звании.

Стелвато развернул джип и последовал за Моррисоном. Майкл застыл на переднем сиденье. Он отводил глаза от ступеней гостиницы, на которых в окружении соседей стояла мадам Дюмулен.

– Месье! – громко, командным голосом крикнула мадам Дюмулен. – Месье!

Майкл вздохнул.

– Тормозни, – сказал он Стелвато.

Стелвато нажал на педаль тормоза и на клаксон, подав сигнал Моррисону. Тот тоже остановил свой джип.

Мадам Дюмулен во главе толпы двинулась через площадь.

Она подошла к джипу, за ней стояли крестьяне, лавочники, ремесленники в старой, мешковатой, поношенной одежде.

– Месье, – мадам Дюмулен вновь скрестила руки на груди, ее свитер широкими складками облегал мощные бедра, – вы намерены уехать?

– Да, мадам, – кивнул Майкл. – У нас приказ.

– А как же восемьсот немцев? – Мадам Дюмулен едва сдерживалась, чтобы не перейти на крик.

– Я сомневаюсь, что они вернутся.

– Он сомневается, что они вернутся, – передразнила Майкла мадам Дюмулен. – А если немцы ничего не знают о ваших сомнениях, месье? Что будет, если они вернутся?

– Мне очень жаль, мадам, – устало отозвался Майкл. – Мы должны ехать. Если же немцы вернутся, чем смогут вам помочь пять американцев?

– Вы нас бросаете! – вскричала мадам Дюмулен. – Немцы вернутся, увидят эти четыре трупа и перебьют всех мужчин, женщин и детей, которые живут в нашем городе. Вы должны остаться и защитить нас!

Майкл оглядел свое войско. Пятеро солдат: Стелвато, Кейн, Моррисон, Крамер, он сам и еще два джипа, замерших на этой проклятой площади. Кейн – единственный, кто участвовал в бою, да и то дневную норму он перевыполнил. «Господи, – подумал Майкл, вновь поворачиваясь к мадам Дюмулен, этой приземистой женщине, преисполненной святой ярости и требовавшей от него невозможного, – Господи, что мы можем противопоставить целому батальону?»

– Мадам, толку от нас не будет. Мы ничем не можем вам помочь. Мы не командиры. Мы идем, куда нам говорят, и делаем то, что нам приказывают. – Майкл смотрел поверх головы мадам Дюмулен, окидывая взглядом озабоченные, осуждающие лица горожан. Он старался донести до них свои добрые намерения, свое сочувствие, свою беспомощность, но не встретил понимания у этих испуганных людей, думающих, что их оставляют на верную смерть, которую им предстоит принять сегодня же среди руин своих домов. – Извините, мадам. – Майкл чуть не плакал. – Я ничем не могу вам помочь.

– Вы не имели права приезжать сюда, – неожиданно ровным, спокойным голосом заявила мадам Дюмулен, – если знали, что не останетесь. Танки вчера вечером, сегодня утром – вы… Даже если идет война, даже если вы американцы, нельзя так обращаться с людьми…

– Никки, – Майкл повернулся к Стелвато, – поехали отсюда. Быстро!

– Это мерзко, – говорила мамам Дюмулен, обращаясь к своим соседям. – Это мерзко, бесчеловечно…

Концовки Майкл не услышал. Он не оглянулся, их джип выезжал с площади, а потом из города. Вслед за Крамером и Моррисоном они направлялись туда, где их ждал полковник Павон.

На столе стояли бутылки шампанского, в которых отражались огоньки сотен свечей, освещавших ночной клуб. В битком набитом зале мундиры дюжины армий смешались с яркими, пестрыми платьями, обнаженными плечами, пышными прическами. Говорили все и сразу. Освобождение Парижа днем раньше, сегодняшний парад, выстрелы снайперов с крыш… тема для разговора находилась без труда. Все не столько говорили, сколько кричали, иначе слова тонули в модной мелодии «Скорее в Буффоло», которую наигрывали твое музыкантов, устроившихся в углу на маленькой эстраде.

Павон сидел напротив Майкла, широко улыбаясь, с сигарой во рту, одной рукой обнимая крашеную блондинку с длинными накладными ресницами. Иногда он взмахивал сигарой, салютуя Майклу, зажатому между корреспондентом Акерном, который все собирался написать статью о природе страха, и одетым с иголочки пилотом французской военной авиации средних лет.

За их столиком сидели и два изрядно выпивших американских корреспондента. С очень серьезным видом, никого не замечая, они обменивались резкими, отрывистыми фразами, словно копировали разговор двух больших начальников.