Молодые львы

– Да что с вами такое?! – закричал Майкл. – Или вы уже превратились в зверей? – Он говорил по-французски, так что они его понимали, но акцент не позволял передать переполнявшие его злость и отвращение. Он посмотрел на мадам Дюмулен. Невероятно, думал он, эта пухленькая домохозяйка, ирландка, пережившая войну на французской земле, жаждет крови, не испытывает ни малейшего сострадания. – Он ранен и уже не может причинить вам вреда. – Майкл с трудом находил нужные слова. – Какой от этого прок?

– А вы подойдите к Жаклин, – холодно ответила мадам Дюмулен. – Подойдите к месье Александру, который лежит с пулей в легком… Тогда, возможно, вы что-нибудь и поймете.

– Но ведь трое из них убиты, – взывал Майкл. – Разве этого недостаточно?

– Этого недостаточно! – Лицо женщины побелело от ярости, темные глаза чуть не выскочили из обит. – Возможно, для вас, молодой человек, этого и достаточно. Вы же не жили здесь, под их правлением, четыре года! Вы не видели, как наших сыновей уводили и убивали! Жаклин – не ваша соседка. Вы – американец. Вам легко проявлять гуманизм. А вот нам – нет! – Она уже кричала, размахивая кулаками у Майкла под носом. – Мы не американцы и не хотим проявлять гуманизм. Мы хотим его убить. Отвернитесь, если вы такой жалостливый. Мы сделаем это сами. Чтобы ваша нежная американская совесть осталась чистой…

– Доктора… – стонал юноша на брусчатке.

– Послушайте… – Майкл оглядывал закаменевшие лица горожан, выстроившихся за спиной мадам Дюмулен, испытывая чувство вины за то, что он, пришелец, который любил их, любил их страну, уважал их мужество, скорбел о перенесенных ими страданиях, осмелился помешать им при решении столь важного вопроса на площади их родного города. Где-то в глубине души он даже понимал, что мадам Дюмулен скорее всего права и только свойственные ему мягкотелость и нерешительность заставляют его вступать в спор. – Нельзя же просто так добить раненого, даже если…

За его спиной раздался выстрел. Майкл круто обернулся. Палец Кейна лежал на спусковом крючке карабина, на лице сияла глупая улыбка. Немец затих. Горожане одобрительно смотрели на американцев.

– Ну его к черту, – сказал Кейн. – Все равно он дышал на ладан. Зато доставили удовольствие даме. – Кейн закинул карабин за плечо.

– Хорошо, – вновь выразила общее мнение мадам Дюмулен. – Хорошо. Премного вам благодарна. – Она повернулась, и толпа раздалась в обе стороны, пропуская ее. Майкл смотрел вслед этой маленькой, полной женщине, с похожей на колобок фигурой, на которой оставили свой след роды, стирка, бесконечные часы у плиты. Переваливаясь с ноги на ногу, мадам Дюмулен направлялась к тому месту, где лежала уродливая крестьянская девушка с задранной юбкой, которую смерть освободила и от уродства, и от тяжкого труда.

Один за другим французы разошлись. У тела юноши-водителя остались только двое американцев. Майкл наблюдал, как французы уносят в гостиницу мужчину с пулей в легком. Потом он повернулся к Кейну. Тот, опустившись на одно колено, обшаривал карманы покойника. Вытащив бумажник, Кейн раскрыл его, достал сложенный вдвое листок плотной бумаги.

– Расчетная книжка, – прокомментировал он свою находку. – Этого парня звали Иоахим Риттер. Девятнадцать лет. Ему не платили уже три месяца. – Кейн улыбнулся Майклу: – Совсем как в американской армии. – Он вновь полез в бумажник, выудил оттуда фотографию. – Иоахим и его девушка. – Кейн протянул фотографию Майклу. – Взгляни. Аппетитная кошечка.

Майкл взглянул. С фотографии, сделанной в парке развлечений, на него смотрел долговязый юноша. Рядом с ним стояла пышная блондинка с короткой стрижкой, на которой красовалась кокетливо сдвинутая набок форменная фуражка юноши. Внизу фотографии было что-то написано по-немецки.

– «Вечно в твоих объятьях, Эльза», – прочитал Кейн. – Так она написала. Я отправлю это фото домой, жене, пусть сохранит его для меня. Отличный будет сувенир.