Прежде чем спуститься в подземку, Ной увидел Хоуп. Она стояла на другой стороне улицы, перед витриной цветочного магазина. Старичок цветочник неторопливо расставлял за стеклом горшки с геранью и большие синие вазы с гладиолусами. Хоуп в это утро надела голубое платье в белый цветочек. Легкий ветерок мягко шевелил подол. Витрина отражала солнечные лучи, и Ной не мог разглядеть лица Хоуп. Он направился было к ней, но назначенный на призывном пункте старший группы озабоченно закричал: «Пожалуйста, парни, держитесь вместе!» «И что, – подумал Ной, – я могу ей сказать, что может сказать она?» Он помахал ей рукой, Хоуп ответила тем же, вскинув загорелую руку. На ее лицо легла тень, и Ной увидел, что Хоуп не плачет.
Вот так да, сказал он себе, она не плачет. И Ной двинулся вниз, рядом с юношей по фамилии Темпеста и тридцатипятилетним испанцем, которого звали Нунсио Агилар.
Глава 14
Рыжеволосая женщина, которую Майкл не поцеловал четыре года назад, улыбаясь, наклонилась к нему и поцеловала сама. Он проснулся, с самыми теплыми чувствами вспоминая и сон, и рыжеволосую женщину.
Утреннее солнце пробивалось сквозь венецианские жалюзи, окаймляя окна золотистой пылью. Майкл сладко потянулся.
Снаружи доносился гул семимиллионного города, жители которого вышагивали по улицам и переулкам мегаполиса. Майкл встал, босиком подошел по толстому ковру к окну и открыл жалюзи.
Как и положено ранним летом, солнце заливало мягким светом садики, выщербленные кирпичные стены старых домов, пыльный плющ, выцветшие навесы над небольшими лоджиями, заставленными плетеными креслами и горшками с цветами. На лоджии напротив невысокая полная женщина в оранжевой шляпе с огромными полями и в старых брючках, которые туго обтягивали ее круглый задок, стояла у горшка с геранью. Протянув руку, женщина сорвала цветок. Шляпа печально вздрагивала, пока ее обладательница рассматривала засохшие лепестки. Потом женщина повернулась и через занавешенное французское окно вошла в дом, игриво покачивая внушительных размеров бедрами.
Майкл улыбнулся. В это утро все его радовало: и яркое солнце, и рыжеволосая красотка, наконец-то поцеловавшая его, и даже эта толстушка средних лет с на удивление аппетитным задом, скорбящая над засыхающей геранью.
Майкл умылся холодной водой, потом босиком, в пижаме, пересек гостиную, держа курс на входную дверь. Открыв ее, он поднял с пола «Таймс».
На первой полосе газеты, своим изысканным языком напоминающей речи юристов преуспевающих и имеющих давнюю историю корпораций, Майкл прочел сообщения о том, что русские умирают, но держатся, французское побережье горит под английскими бомбами, в Египте инициатива переходит из рук в руки, кто-то изобрел новый способ быстрого, за семь минут, получения искусственного каучука, три корабля затонули в Атлантике, мэр выступил за снижение норм отпуска мяса, женатые мужчины не должны рассчитывать на отсрочку от призыва, японцы несколько поубавили свой пыл.
Майкл сел на диван и, перевернув страницы со статьями о залитой кровью Волге, тонущих в Атлантическом океане матросах, ослепленных песком солдатах в Египте, достижениях в производстве каучука, пожарах во Франции и ограничениях на потребление мяса, обратил свой взор на спортивный раздел. «Ловкачи»[35] пережили еще один день войны, принесший с собой тысячи смертей, и, несмотря на некоторую нервозность питчера[36] и всплеск яростного сопротивления соперника в восьмом иннинге, отпраздновали победу в Питтсбурге.
Зазвонил телефон. Майкл прошел в спальню и взял трубку.
– В леднике стакан апельсинового сока, – услышал он голос Пегги. – Я подумала, что тебя это заинтересует.
– Премного вам благодарен, – ответил Майкл. – Однако, мисс Фриментл, должен с прискорбием сообщить, что я обнаружил пыль на книжных полках, тех, что по правую руку.
– Псих.
– В сказанном тобой сокрыт глубокий смысл. – Голос Пегги, такой теплый, такой родной, поднял и без того хорошее настроение Майкла. – Работа в разгаре?
– Аж пар валит. Ты-то вот дрых, когда я уходила. Улегся на спину, сбросил простыню. Я, между прочим, поцеловала тебя на прощание.
– Как вы милы. И чем ответил я?
Пегги замялась, а потом голос ее изменился, в нем зазвучали нотки легкой тревоги:
– Ты закрыл лицо руками и забормотал: «Я не буду, не буду…»
Улыбка, что играла на лице Майкла, мгновенно увяла. Он задумчиво потер ухо.
– Во сне человек бесстыдно предает себя утро за утром.
– В твоем голосе было столько страха… Ты меня напугал.
– Я не буду, не буду… – задумчиво повторил Майкл. – Сейчас страха нет и в помине. Утро солнечное, «Ловкачи» выиграли, моя женщина приготовила мне апельсиновый сок.
– А чем ты решил сегодня заняться? – спросила Пегги.
– Пожалуй, ничем. Поброжу. Поглазею на небо, на девушек. Немного выпью. Оформлю завещание…
– Перестань! – Голос Пегги враз стал серьезным.
– Извини.
– Ты рад, что я позвонила? – нарочито кокетливо спросила Пегги.
– Как я понимаю, ты просто не могла не позвонить, – томно ответил Майкл.
– В твоем распорядке дня отсутствует очень важный пункт.
– Неужели?
Она рассмеялась: