Молодые львы

А как насчет отношений Ноя с собственным сыном, еще не зачатым, но уже присутствующим этим ранним утром в кровати, где сейчас лежат Ной и Хоуп? Будет его сын отвечать ударом на оскорбление? Какое оскорбление? Кто будет его оскорблять и что он будет подразумевать под оскорблением? Найдется ли пуля, еще не отлитая, которая сшибет с ног его сына, еще не рожденного? Неужели где-то на другом континенте будет зачат человек, который в не таком уж далеком будущем станет ловить в оружейный прицел сердце его сына? И к какому Богу будет обращаться священник на похоронной службе? К Христу, Иегове? К кому? Может, и к первому, и ко второму, как осторожный игрок, который ставит и на черное, и на красное? «Тот Бог, который имеет к этому касательство, будь добр принять этого бедного убиенного мальчика. Возьми его туда, где Ты ныне правишь».

Нелепо, конечно, лежать рядом с девушкой, на которой только что женился, и думать о том, как похоронят твоего ребенка, который еще не дал знать о своем появлении на свет. К тому же будут и другие проблемы. Крестить ли его? Обрезать? «Ты обрезанный пес», – написано в «Айвенго», книге, которую Ной изучал в средней школе. В Будапеште во время погромов, начавшихся после свержения революционного правительства, разъяренная толпа срывала брюки с каждого, в ком подозревала еврея, и убивала всех обрезанных мужчин. Бедные христиане, пошедшие на обрезание из соображений гигиены! Возможно, они ненавидели евреев так же истово, как и их убийцы, однако эта самая ненависть и становилась причиной их мучительной смерти. Хватит думать о евреях. Но беда в том, что эта тема обязательно приходит на ум, стоит только погрузиться в размышления, все равно по какому поводу. Интересно, а были ли времена, когда еврей мог обойтись без таких мыслей? В каком веке? Наверное, в пятом до Рождества Христова.

Шесть двадцать. Пора вставать. На зеленом островке его ждут врачи, паром, носящий имя генерала, техник-рентгенолог и резиновый штамп, который пропечатает на медицинской карте одно только слово: «НЕГОДЕН». А как это происходило на других войнах? До открытия Рентгеном лучей, названных его именем? Сколько людей сражалось при Шайло, не подозревая о рубцах в легких? Сколько язвенников полегло под Бородино? Сколько защитников Фермопил забраковала бы врачебная комиссия из-за искривления позвоночника? И сколько негодных к военной службе нашли смерть под Троей? Пора вставать.

Рядом шевельнулась Хоуп. Повернулась к Ною, положила руку ему на грудь. Медленно просыпаясь, провела рукой по ребрам, по животу, словно ощупывая свою собственность.

– Не уходи, – прошептала она, еще окончательно не проснувшись. Он улыбнулся и привлек ее к себе. – Который час? – Ее губы касались его уха. – Уже утро? Тебе пора?

– Уже утро. И мне пора, – ответил Ной, улыбнулся и еще крепче прижал к себе такое знакомое, стройное тело. – Но я думаю, что пятнадцать минут армия может и подождать.

Хоуп мыла голову, когда услышала, как повернулся ключ в замке. Вернувшись домой с работы, она увидела, что Ноя еще нет. Хоуп побродила по квартире в сгущающихся летних сумерках не зажигая света, а потом ушла в ванную.

Она стояла, нагнувшись над раковиной и зажмурив глаза, чтобы в них не попала мыльная пена, когда Ной вошел в комнату.

– Ной, я здесь! – крикнула она. Смыв пену, Хоуп обернула голову полотенцем, единственным предметом ее одежды, и повернулась к мужу. Он прижал ее к себе, нежно коснувшись все еще мокрой шеи. Хоуп увидела сосредоточенное лицо Ноя и все поняла.

– Тебя взяли.

– Да.

– А рентген?

– Наверное, ничего не показал. – Голос у Ноя был ровный, спокойный.

– Ты им сказал? Насчет прошлого раза?

– Нет.

Хоуп хотела спросить, почему он им ничего не сказал, но в последний момент передумала, так как интуитивно чувствовала, что он ей ответит.

– И ты не сообщил им, что работаешь на верфи, выполняющей оборонный заказ?

– Нет.

– Тогда скажу я! – воскликнула Хоуп. – Поеду в призывную комиссию и все скажу. Человек с рубцами в легких не может…

– Ш-ш-ш, – остановил он ее. – Ш-ш-ш…

– Это же глупо. – Она пыталась рассуждать логично, как участник каких-нибудь дебатов. – Какая армии польза от больного? Он же станет обузой. Из такого, как ты, солдата им не сделать…

– Пусть попробуют. – Ной улыбнулся. – Дадим им такую возможность. Я не возражаю. Так или иначе, – он поцеловал ее за ухом, – они уже взялись за дело. В восемь вечера меня привели к присяге.

Хоуп отпрянула:

– И что теперь?

– У меня есть две недели. Мне предоставили две недели, чтобы привести в порядок все дела.

– И спорить с тобой бесполезно? – спросила Хоуп.

– Да. – Голос Ноя переполняла нежность.

– Черт бы их побрал! – воскликнула Хоуп. – Почему они не могли взять тебя сразу? Почему? – Она обращалась ко всем призывным комиссиям, армейским врачам, командирам соединений, участвующих в боевых действиях, к политикам, заседающим в различных столицах, проклиная войну, время, в котором ей довелось жить, со всеми страданиями и неопределенностью, которые ожидали ее впереди. – Почему они не могут вести себя как здравомыслящие люди?