Моя палата

   – Главное, чтобы ты сам себя мог простить. Но тебя найдут и посадят в строгий режим. В клетке будешь сидеть.

   Степан иронично усмехнулся.

   – Будто я тут не в клетке.

   – Тут ты хоть витамины пьешь. А там что будешь делать? Или ты голоден? Если голоден, тогда мы тебя выпишем, и бежать никуда не надо.

   Он покачал головой. Тома заложила ногу на ногу, уперла локоть в колено и облокотила голову о кисть руки.

   – Стенька, ты такой молодой... Тебе еще жить и жить...

   – Тома... А может пациент выйти раньше, чем ему назначили? Ну, например, не пять лет, а четыре полечился, и выйти?

   – Может. Если доктора и комиссия сочтут его здоровым и не опасным. Ты о ком это?

   – Я подумал, а что если кого-то убью...

   Тома замахала руками.

   – Я тебе наркотики что ли вкатила? Что за бред ты несешь?

   – Ну, вдруг...

   Голос Томы стал серьезным и строгим.

   – Степан! Ты не душевно больной! Ты можешь отвечать за свои действия. У тебя нервное расстройство, только и всего. Если ты кого-то убьешь, то тебя не в больницу посадят, а признают вменяемым и отправят в тюрьму! И чтоб я больше этого не слышала!

   – Прости, Тома. Значит, надо быть невменяемым? Не отвечать за свои действия?

   – Такие люди не понимают, что делают. Словно машины механические. Мозги отдельно, а тело отдельно. Они не сопряжены. Потому их следует лечить. А ты вот прекрасно все понимаешь. В том числе и то, что с тобой будет, если есть не начнешь. А я через месяц уезжаю. Кто тебе витамины будет колоть, а?

   – Никто.

   – Вот именно. Ужин через час. Ты меня понял? В семь часов на посту, как штык! Ты же меня знаешь, я слова на ветер не бросаю! – она ему подмигнула.

   – Будет сделано, Тома. Буду в семь на посту.

   – Вот это мой Стенька.

   – Тома, а печенье было вообще?

   – Какое печенье?

   – Для детей.

   Она встала и поправила халат.

   – Конечно, было! Как ты можешь мне не верить? В общем, пора мне, работы уйма. Я еще приду после ужина тебя проведать.

   – Спасибо тебе. Мне намного лучше.

   – Лечить, дорогой, – она наклонилась к нему и поцеловала его в лоб, затем привычным движением стерла помаду и направилась в очередной раз "покорять дебри широких коридоров".

   Степан долго лежал недвижимым бревном и размышлял о жизни. Он перестал замечать врезавшиеся в спину пружины чужой непривычной койки. Он слушал, как танцует за окном морозный ветер, призывая железные подоконники присоединиться к нему. Он удивлялся тому, насколько тише живет женское отделение, хотя в его понимании все должно было быть наоборот. Он даже не слышал телевизор, который обычно громко "выплескивает на зрителей радостное настроение". Сегодня новогодний вечер, но было слишком тихо.

   Степан повернул голову в сторону палаты Орхидеи. Дверь молчаливо и угрюмо смотрела в коридор стеклянным лючком, безучастно отделяя его, Степана, от самого необычного человека, встреченного им за последние двадцать пять лет. Он пытался применить ту информацию, которую получил от Томы, к своей сегодняшней встрече и понять, что эта встреча может ему принести. Он хотел внести какие-то изменения в размеренный плавный ход своей жизни, которая шла в основном вниз. Но не знал, что нужно для этого сделать.

   Еще одна палата подала признаки жизни. Степан даже не посмотрел, кто оттуда вышел и засеменил похожей на его шаркающую походку поступью. Да и он никого не заинтересовал. Едва ли можно было заметить в этом полумраке его не особо выдающееся над рельефом койки тело. Лишь его глаза блестели, отражая огоньки мерцающих на горизонте звезд, отражая медленно двигающиеся, словно в замедленном кино, искорки начавшей теплеть внутри его сознания надежды. Он дождался, пока шаги стихли вдали, за границей его сознания, и поднялся с койки. Холодная дверь, "перекрывшая ему кислород", влекла его все больше и больше. Она тянула к нему свою матово блестящую круглую ручку и "умоляла поскорее толкнуть ее, разрушая эту нелепую стену непонимания, которая выстроилась из-за недоразумения". Он подошел к двери и, не стучась, вдавил ее в палату.

   – Почему ты так долго? – сразу же раздался вопрос.

   Степан смело перешагнул порог, закрыл дверь и прошел к табурету. Но не сел на него. Улыбающийся взгляд Орхидеи был направлен на табурет.

   – Я же говорила, что он придет, – спокойно сказала она.

   – Почему Поль пересел? – спросил Степан.

   – Там дует, холодно очень.

   – А мне где сесть?

   – Рядом.

   – Как скажешь.

   Степан просто, словно бы делал это каждый день, сел на кровать рядом с Орхидеей и посмотрел на нее. Она протянула ему ладонь, которую Степан сразу же обернул своей и прижал к ноге, сплетая пальцы.

   – Не пропадай больше, – попросила девушка, отрешенно глядя в окно.

   – Не выгоняй меня больше.

   – Я погорячилась, а ты сбежал, словно мальчишка.

   – Мне показалось, что лучше не спорить с тобой.

   – А ты и не спорь. Просто делай то, что надо делать.

   – Я и сделал. Вернулся.

   – Правильно. У нас мало времени.

   – Слишком мало, – согласно кивнул Степан.

   – Я тебе нравлюсь, да?