Моя палата

   – Нет, ты, конечно, выглядишь, как Виктóр через два дня после смерти, но ты же живой.

   Степан вспомнил, как Егор Матвеевич во время первого визита назвал его живым.

   – Все условно, уважаемая Орхидея.

   – Орхидея, значит... – она повернулась в сторону окна и засмеялась.

   – Что смешного?

   – Меня Поль так называет. Только он один.

   – То есть мне нельзя?

   – Я скажу, если будет нельзя.

   ­– Хорошо.

   – А кем ты был до этого всего? – спросила она, подразумевая под "этим" его болезнь.

   – Инженер. Ракетные двигатели строил, – Степан точно угадал, о чем именно она спросила.

   – На Луну летал?

   – Я дальше планирую полететь. Моя цель – Юпитер.

   – Ты умный.

   – Да так...

   Орхидея подняла такую же тонкую, как у Степана, иссушенную лекарствами руку со слишком коротко постриженными ногтями в белых пятнах, и принялась укладывать волосы. С ее запястья соскользнул вниз браслетик, сплетенный из толстых серых ниток. Она уловила направление взгляда Степана и ответила на незаданный вопрос:

   – Это мне Поль подарил.

   – Мастерская работа.

   – Или ты не на браслет смотрел, а на грудь? – повысила она голос.

   – Что? Да нет же.

   – Не интересно?

   Степану казалось, что он хорошо натренировался нырять в прорубь, но понял, что не был готов окунуться в нее прямо сейчас. Не всему его Тома научила. Он почувствовал, как "холодная вода тисками сдавливает его грудь, лишая возможности вдохнуть и ответить".

   – Я так и знала, – с нотками разочарования произнесла Орхидея, не дождавшись от него ответа.

   – Нет... Постой... Интересно. Просто я не смотрел туда... – барахтался он, стараясь зацепиться за ледяную кромку.

   – Интересно? – она встала с кровати и простым естественным женским движением скинула халат с плеч. – Ну, смотри.

   Орхидея подняла казенную майку до подбородка, обнажая свою маленькую грудь с большими набухшими красными сосками прямо перед носом Степана. На ее животе едва виднелись многочисленные шрамы, словно нарисованные прозрачной краской. Кожа была испещрена белыми точками, происхождение которых он не мог понять. Степан не знал, что ему делать. Он умудрился одновременно посмотреть на ее грудь и отвести глаза в сторону.

   – Нравится? – она склонилась над ним и заглянула в глаза.

   Ее темно-русые волосы сорвались с плеч и окутали волнистыми водопадами худые впалые щеки, натянутые на узкие скулы. Челка безобразно сбилась и застилала ее лоб, брови, ресницы. Но ее чистый раскосый взгляд таранил своими огромными темно-карими глазами душу Степана, "впивался в его сознание, топил его в проруби, наступая на скрюченные пальцы, цепляющиеся за холодную кромку". Ее бледные губы образовали темное полукруглое пятнышко и потянулись к его губам. Едва они соприкоснулись носами, Орхидея прошептала:

   – Если бы ты себя убил, ты бы этого не увидел, – и быстро выпрямилась, натягивая майку обратно.

   Степан огорошено молчал.

   – Думаешь, я сумасшедшая?

   – Да нет... – грустно ответил он. – Я думаю, что это пансионат на берегу у моря для работников киностудии.

   – Ха! – Орхидея накинула халат и затянула пояс.

   – Ты... красивая...

   – Я сумасшедшая. Знаешь, что я могу? Если просто трогать мои соски, и больше ничего, то я могу кончить. Понял?

   – Вроде понял. А что? – он никак не мог совладать со своим дрожащим голосом.

   – Это не нормально. Это патология. Я больная. Мне так врач говорил.

   – Мне они тоже много чего говорили.

   Кровать Орхидеи вновь заскрипела.

   – Тебе сколько лет? Тридцать пять где-то? – зачем-то спросила она.

   – Нет... Мне двадцать пять.

   – Сколько?! Ха-ха­-ха! Ты плохо сохранился! Я думала, ты старый уже. А ты младше меня, на три года. Если бы знала, что ты малолетка, то не стала бы грудь показывать!

   – Это ничего не значит. Я выгляжу старше тебя.

   – Неоднозначный комплимент, Степан.

   – Ты красивая... – он просто не знал, что еще можно сказать.

   – Ты тоже когда-то был красивым.

   Вместо ответа он поерзал на липкой табуретке, ощущая, как твердая древесина еще больнее впивается в кости таза.

   – И что ты с собой сделал, за что тебя заперли тут?

   Степан закрыл глаза, чувствуя, как в нем, рядом с горой воодушевления от необычной встречи, вырастает горный хребет из отчаяния, валунов страха, непробиваемых пород слабости, в которых многие годы невозможно было прокопать тоннели, несущие свет и желание жить. На миг сердце вздрогнуло, дыхание перехватило, оно неравномерно пульсировало где-то рядом, между тощими стенками его тела. Так, с закрытыми глазами, он попытался слепить фразу, которая бы все объяснила:

   – Я взял клей... И заклеил...

   Но эта фраза "слепилась из мелких камешков и тут же рассыпалась возле кровати Орхидеи". Она ничего не поняла.

   – Что заклеил? Паспорт?

   – Нет... Это... – его пальцы указали куда-то внутрь живота.

   – Да говори уже. Полю тоже интересно.

   – А он не расскажет никому?

   – Только мне.