Моя палата

   Ирина Михайловна скрылась из виду. Степан, оставшись один, прилег и бегло осмотрелся. Такой же линолеум, как и у них, такие же блестящие зеленые стены, такие же окна и двери в палаты, словно бы эта часть здания была зеркальным отражением их отделения. Слева от него маячками светились точно такие же смотровые глазки на дверях палат. Но в коридоре, в отличие от мужского отделения, никого не было. Желая проверить свою догадку, Степан повернул голову и глянул на ближайшую дверь. Нет, засов не был задвинут, обитатель палаты был волен выйти в любую минуту. Но никто не выходил.

   Вскоре ответ на этот вопрос был получен. Из рукава коридора выпала еще одна незнакомая медсестра с подносом на руках. Она сразу же без стука вдавила первую дверь и бесцеремонно перешагнула порог палаты. Пробыв там несколько минут, она выставила спину обратно в коридор и ответила на глухой вопрос:

   – Сможете, конечно, не волнуйтесь. Да, скоро пустим, уже вроде всех перевели, так что можно будет смотреть телевизор. Да! – она закивала и засмеялась.

   Закрыв эту дверь, медсестра перешла к следующей, и действие повторилось точно в той же последовательности. Ее ответ отличался лишь парой слов:

   – Сможете, конечно, не волнуйтесь. Да вот, скоро пустим, уже вроде всех перевели, так что можно будет смотреть телевизор. Да! И не говорите, все беды от них! – она опять закивала и засмеялась.

   Визит в третью палату закончился точно так же. Она закрыла ее и подошла к двери, напротив которой лежал Степан. Медсестра взглянула на его распластанное тело безо всякого интереса. Однако в этот раз она повела себя иначе. Костяшки ее пальцев побелели от нескольких тычков в металлическую обшивку.

   – Да, – ответила дверь.

   Медсестра толкнула "железного сторожа" и спросила:

   – Орхидея, позволите?

   – Позволяю.

   Степан напряг лоб, пытаясь вспомнить, слышал ли он раньше, чтобы женщин так называли.

   – Где сегодня Поль?

   – На подоконнике, можете войти, – сухо ответили из глубины палаты.

   – Лекарства пора принимать.

   – Уже? Только же сейчас принимали.

   – Нет, прошло уже шесть часов. Пора, – медсестра прошла вглубь комнаты и диалог на несколько секунд прервался.   – Так... И вот это... Все, отлично.

   Она уже покидала палату, когда спросила через плечо:

   – Телевизор не будете смотреть? Сегодня праздничная программа.

   – Нет, спасибо, не буду. А что, уже все закончилось? Можно выходить?

   – Да, уже можно.

   – Тогда не закрывайте дверь, тут душно.

   Медсестра замешкалась.

   – Тут рядом с вами один гость поселился. Вам не помешает? – спросила она.

   Степан прикрыл лицо руками.

   – Да не особо. Вроде от него не пахнет.

   Медсестра вышла за порог.

   – Они у нас тихие! – добавила она.

   – Замечательно... – ответила палата.

   Медсестра хмыкнула, снова взглянув на Степана, и удалилась. Он лежал, стараясь не дышать. Из палаты прямо ему в лицо светила мерзкая желтая лампочка, досаждая даже сквозь веки. Обитательница палаты произвела несколько бытовых шумов и тоже затихла.

   Дверь соседней палаты открылась и из нее вышла непонятного возраста женщина. Она растерянно оглянулась и ушла в сторону поста. Степан глядел ей вслед во все глаза. Он пытался чем-то занять свой ум, вспомнить что-то из прочитанной в детстве литературы, устроить внутренний диалог с главными героями тех книг, спрашивая о ненапечатанных приключениях. Затем он начал вспоминать давно забытую песню, которая громко играла в парке, когда он впервые в жизни пришел покататься на каруселях. Это было очень яркое воспоминание, и мотив этой песни прочно обосновался в его памяти, но слова он забыл. Перебирая варианты один за другим, он пытался заменить выпавшие слова, словно хотел подобрать протезы зубов для беззубой улыбки. Однако все его попытки найти нужное слово неизбежно приводили к одному слову, даже рифму к которому он не мог подобрать – орхидея.

   Степан вздохнул. Любопытство раздирало его изнутри. Кому дают такие имена? Он повернул голову навстречу струящемуся из палаты яркому свету. Из его угла не было видно ничего, кроме открытой двери и части пустой стены. Он попытался изогнуть шею, украсть из палаты хоть немного ответов на свои вопросы. Его глаза разглядели часть кровати.

   Шея начала болеть от напряжения и голову пришлось опустить на подушку. Он опять вздохнул. Вдруг палата заговорила молодым женским голосом:

   – Ваши вздыхания мне мешают.

   Степан округлил глаза. Он не знал, что ответить.

   – Я вам говорю. Вы в коридоре лежите, – палата вновь заговорила человеческой речью.

   – М-м-м... Простите, я не хотел вам мешать, – пришлось ответить Степану.

   – Можете петь, но вздыхать не надо.

   – Я вас понял. Но я плохо пою.

   Степан притих и снова захотел перестать дышать.

   Палата ответила:

   – Да вы и живете, судя по всему, не очень. Но ведь живете.

   – М-м-м... Да.

   – Спойте.

   – Что? – Степан приподнялся с койки.

   – Спойте что-нибудь.

   В полумраке коридора Степан пожал плечами и развел руки в стороны, словно вратарь перед пенальти.

   – Я песен не знаю... – извинился он.

   – Вы же только что пели.

   – Я?!

   – Вы.