Моя палата

   Степан наклонил тело в сторону, заглядывая, наконец, в палату. На кровати сидела молодая девушка, подобрав ноги под себя. Она смотрела в окно, демонстрируя Степану русые растрепанные волосы до плеч.

   – Наконец-то вы осмелели и заглянули сюда, – она повернула голову, встречаясь со Степаном темно-карими глазами.

   Ее худощавое лицо не выражало тех эмоций, которые Степан мог бы прочесть. Высокий лоб, тонкий нос, тонкие бледные губы, короткий подбородок в совокупности составляли красивое лицо. Внешние уголки ее глаз находились выше внутренних, и этот раскосый взгляд пригвоздил Степана к его койке и лишил дара речи. Он медленно уплыл в тень, прячась от ее прожигающих глаз.

   – Смелый поступок! – засмеялась она.

   Степан пытался отдышаться.

   – Вы станете снова петь, или нет?

   – Я не умею петь... – вяло ответил он.

   – Я слышала, как вы пели только что, – она говорила ровным спокойным голосом.

   – Я думал, что про себя пою...

   – Значит, не станете. Хорошо.

   Степан призывал на помощь все свои внутренние резервы, всю свою смекалку и опыт, чтобы найти сейчас нужные слова для нее.

   – Что спеть? – спросил он, вновь осторожно выглядывая из-за косяка двери.

   Она смотрела в его сторону и улыбалась.

   – Что вы только что пели?

   – Это какая-то старая песня... Воспоминания из детства, я только мотив помню.

   – Вот ее и спойте.

   Степан потер лицо руками, пытаясь прийти в себя и осознать, где он находится и что делает. Вздохнув, как можно тише, он прикрыл губы руками и начал подвывать, симулируя музыку. Она не отрывала глаза от темного прямоугольника коридора, в котором вдруг нашла собеседника. Старания Степана встретили отзыв в лице Ирины Михайловны, которая выглянула из-за угла и громко оборвала его:

   – Степан! Это вы концерт устроили?

   Он закашлялся, и музыка предательски оборвалась. Но лишь на секунду. Из палаты донеслось пение Орхидеи, которая сразу же подхватила мотив и продолжила петь.

   – А, не вы... – Ирина Михайловна исчезла за углом.

   Степан повернул голову в сторону палаты и увидел, что Орхидея стоит в паре шагов от дверного проема, смотрит на него и поет. Ее халат висел на ней точно так же, как и на нем, болтаясь, словно парус, не знающий ветра. Еще мгновение и песня прекратилась, а точнее потонула в ее улыбке.

   – Спасибо. Значит, вы – Степан?

   – Так вышло...

   – Бывает, не расстраивайтесь.

   – Можно спросить кое-что? – Степан поднялся ей навстречу.

   – А я уже заставила вас сомневаться в том, что меня можно спросить?

   – Да нет... Почему Орхидея? – он отметил, что она лишь немного ниже, чем он сам.

   – Орхидея? Вы о чем?

   – Медсестра назвала вас Орхидеей.

   Она засмеялась.

   – Да нет же. Архелия. Это мое имя.

   Степан широко улыбнулся.

   – Бывает, не расстраивайтесь!

   Она продолжила смеяться.

   – Красивое имя, – продолжил Степан.

   – Ваш вариант тоже красивый.

   Они стояли и смотрели друг на друга. Она прочитала его взгляд и помахала головой.

   – В палату нельзя. Запрещено, только персонал.

   Он понимающе закивал.

   – У нас такой же порядок...

   Орхидея подошла к двери и облокотилась о дверной косяк. Сейчас их разделяли всего два метра, и он отчетливо видел тонкие мимические морщинки у нее на лбу, под глазами, возле носа. Он разглядел тонкую высокую шею с родинкой на правой стороне. Успел полюбоваться изящной линией бровей и рисунком приоткрытых губ.

   – А вы какой псих? Существенный, со стажем или начинающий? – задала она вопрос.

   Степан задумчиво наклонил голову в сторону.

   – Я любитель... Я не псих, вообще-то... У меня просто душа... на ремонте...

   – А я шизофреник. Звучит гордо.

   – Правда? А как это?

   – Никак, – она отвернулась. – На самом деле я нормальная, обычная, просто не все видят то, что вижу я.

   Степан не хотел, чтобы она уходила.

   – Я сразу подумал, что вы нормальная, – он "попытался докинуть до нее трос, чтобы потом соорудить из него навесной мост между ними".

   Но это не помогло. Она прошлась по палате, затем выпрыгнула из тапочек и села на кровать, которая "пожаловалась на сложную судьбу ржавым скрипом". Степан стоял у своей койки и мысленно пытался опутать ее нитями, которые бы не дали ей отойти от него. Он сделал несколько шагов в ее сторону и остановился на пороге, чувствуя носом непреодолимую преграду. Его рука поднялась, тонкие сухие пальцы вцепились в дверной косяк. Ногти бесчувственно вгрызлись в деревянную плоть откоса. Он смотрел на нее, но Орхидея направила взгляд в окно и медленно кивала неведомому собеседнику. Степан готов был принести любую жертву любому богу, лишь бы кто-то подсказал ему, как заставить ее смотреть на него. Другой рукой он тер переносицу и пытался восстановить в памяти все слова, сказанные за последние пятнадцать минут. Вдруг он вспомнил:

   – А кто такой Поль?

   И все-таки она повернула свое "умытое одиночеством лицо в его сторону":

   – Вы его тоже не видите, да?..

   – Нет, я вижу... – Степан лихорадочно вспоминал. – Он на подоконнике сидит...