Мир Калевалы

Длинные расстояния он в основном преодолевал пешком; Лённрот был хороший ходок и привык ночевать где придется. В этом его можно сравнить с Ломоносовым, который пришел с севера учиться в Москву. Лённрот двигался в обратном направлении – с юга на север, а оттуда еще и на восток. Но как видно, важнее всего бывает не направление, а результат.

Если Лённрот – в некотором роде наш Ломоносов, назовем Киви нашим Пушкиным, хотя высшим достижением нашего поэта был первый финский роман: уже упоминавшиеся «Семеро братьев» (1870). Это произведение все же – совершенная поэзия. Пушкинскую мантию лирического поэта примерял на себя позднее и Эйно Лейно. И уж если продолжать такие сравнения, то наш Гоголь – Майю Лассила. Чехова, к сожалению, в Финляндии не найти.

Подростком Лённрот добывал свой скудный хлеб пением, ремонтом одежды и, довольно часто, – пользуясь добрым расположением людей. Талант распознавали. Благодаря своему упорству он в конце концов стал врачом, хотя его написанная по-шведски диссертация представляет собою скромные шестнадцать страниц: Ош finnarnes magiska medicin – «О врачевании магией у финнов» – так можно истолковать ее заголовок.

Всю жизнь Лённрот, несмотря на врачебную деятельность, чрезвычайно увлекался поэзией, особенно древними рунами финского народа. Не зря сказано, что Лённрот со скоростью зайца догнал нашу уже погружавшуюся в забвение народную традицию. Вдобавок к этому он бегал за рунами на лыжах и греб на лодке, а иногда – изредка— ехал на лошадях, если таковые подворачивались. Лённрот написал о первом своем путешествии в 1828 году книгу «Странник», один из редчайших текстов, где хоть каким-то образом раскрывается его личность. Но и там он не слишком сосредоточен на себе.

Ему предстояли и другие, более обширные фольклорные экпедиции, в конечном счете – одиннадцать; последняя была в Эстонию. Во всех этих путешествиях Лённроту помогало знание нотной грамоты и еще в большей степени то, что он владел стенографией. В далекий Каяани он поехал работать врачом потому, что оттуда было легче добираться до источников рунопевческой поэзии. Карелия, и в особенности Беломорская Карелия, сохраняла рунопевческую традицию, которая в остальной Финляндии уже исчезла.

Лённрот явно обладал способностью общения с простым народом, мог уговорить людей петь ему. Язык музыки для всех един; он и сам умел играть. Архиппа Перттунен, Онтрей Маллинен и Воассила Киелевяйнен были в числе самых искусных, но Лённрот искал и находил совершенно разных рунопевцев.

Одни лишь собранные им древние руны могли бы стать замечательным достижением, достаточным для одного человека, но Лённрот вдохновился на их литературную обработку. Он создал на основе рун «Калевалу», в которой два мифологических народа, Калевала и Похъё-ла, соперничают друг с другом. Для заострения сюжета Лённрот добавил в певшиеся народом старинные руны свои собственные строки, чтобы составить из рун связное повествование.

Существует «Калевала», состоящая только из народных рун, без этих добавлений, но это не такое увлекательное чтение, как созданный Лённротом эпос. В большом искусстве речь всегда идет о персонаже, находящемся в центре повествования и дающем рассказу жизнь.

Главная роль в «Калевале» отведена Вяйнемёйнену, к которому позднее, в результате новых фольклорных поездок Лённрота, присоединилась трагическая фигура Куллерво («Старая Калевала» – 1835-36, «Новая Калевала» – 1849).

Вековечный песнопевец не слишком огорчился появлением в своей вселенной Куллерво. Он знал себе цену; говоря словами Лейно – «властелин души народной». Выше него был только «…Укко, бог верховный, всей вселенной повелитель!»[5]. Можно представить, что, составляя эпос, Лённрот в каком-то смысле отождествлял себя с Вяйнемёйненом и, наверное, потому дал песне отзываться эхом, словам литься. Но никакой юной Айно, которую старый бард в эпосе возмечтал сделать своей, в жизни Лённрота, похоже, не было; только покорная жена и дети. Единственный сын, Элиас, умер двухлетним, остальные были дочери, но и из них лишь одна пережила отца. Ида Каролина переехала в Стамбул, а затем в Италию, где и была похоронена в Сиене в 1915 году. Остальные дочери погибли от эпидемических болезней, не дожив до совершеннолетия. Отец-врач не смог исцелить их средствам современной ему медицины. Это, должно быть, его глубоко ранило.

3

Во что же веровала врачебная наука середины XIX века? Все еще в кровососные банки, кровопускание и пиявок, которые ужасали в последние минуты бедного Гоголя: «Лестницу поскорее, давай лестницу!». И Господь смилостивился над ним и дал.

Лённрот не мог знать о вирусах и бактериях больше, чем его коллеги, но понимал, что опрятность и чистота – одно из ключевых понятий на пути сохранения жизни, воздержание от спиртного и дурной жизни – второе. Легче было предупредить болезни заранее, чем тогда, когда они жадно вопьются в свою добычу. Уравновешенная психика тоже, случалось, излечивала. И плацебо оказывало и оказывает свое воздействие, что Лённрот также осознавал.