Мир Калевалы

Ханну Мякеля

1

Начало жизни Элиаса Лённрота, родившегося в 1802 году, было не из легких. «Торпа Пайккари» – изба ла-талыцика – не предполагала благоприятного пути, она соответствовала своему названию. Владелец тесной хижины, портной (латалыцик), в свободное от работы время строгал жене детей одного за другим. Контрацептивов в Финляндии тех времен не знали. Элиас оказался четвертым в большом выводке.

И еще столько же появилось потом. Как родители со всеми детьми в избу помещались, нынешнему ее посетителю понять невозможно. К тому же строение было позднее расширено. Я сфотографировал его в День независимости, 6 декабря 2018 года, и отметил чертой то место слева, где начинается пристройка.

И дверь в детстве Лённрота была совсем в другом месте. Никто не мог спать один, печная лежанка тоже использовалась. Когда я однажды показывал своей жене-журналистке эту избу, которая находится совсем недалеко от моего дома в Ситарла, молодой студент, работавший там гидом, сказал что-то вроде: «Стоит родиться четвертым ребенком пьяницы-сапожника: у Алексиса Киви точно такое же происхождение». Хорошая фраза, конечно, запомнилась. И тот и другой после первоначальных трудностей стали выдающимися людьми, не имевшими себе равных, хотя оба терпели нужду, когда отправились в мир в поисках знаний. Они верили в себя и хотели создать то, чего никто до них не создавал. И тому и другому это удалось.

Поскольку портных в прежнем понимании больше нет, спиртного ими не расходуется, да и дети рождаются не с такой частотой – коль скоро в Финляндии они вообще будут рождаться, – я забавляюсь мыслью, что тут и кроется причина резкого уменьшения количества наших выдающихся людей.

Одно драматическое отличие между этими двумя все-таки было. Киви умер молодым, больным и глубоко несчастным, в уверенности, что никто больше не заинтересуется делом всей его жизни (и в течение двух первых десятилетий на то было похоже). Лённроту же за время его долгой жизни и как врачу, и как собирателю фольклора, и как создателю Калевалы и профессору хельсинкского университета воздавали честь и славу настолько щедрой мерой, что он явно пресытился и начал избегать этого.

Когда Лённрот после Каяани и Хельсинки возвратился в родные края, он сначала пробовал поселиться в доме Нику в приходе Самматти, но туда вела слишком хорошая дорога. Поэтому визитерам и любопытным было легко его найти.

Вот почему «дом Ламми» вырос в мрачной лесной чаще. Только там, под защитой деревьев, Лённрот смог найти покой, которого с возрастом явно жаждал. Он и сам посадил там ясень. «Лес своего сына оберегает», – как писал Киви в романе «Семеро братьев».

Дом Ламми с годами тоже стал мне знаком. Я заснял его тогда же, что и торпу Пайккари, в День независимости.

Для ясности нужно сказать, что пропорции домов по фотографиям нельзя сопоставить: оба строения заполняют все пространство снимка. Но торпа Пайккари свободно поместилась бы в зале дома Ламми, в его левом крыле. Таким образом, можно представить себе разницу в размерах домов и, исходя из этого, жизненный путь Лённрота.

У Алексиса Киви и эти дела шли точно наоборот. Дом в Нурмиярви, где он родился, по-прежнему достаточно велик, почти красив; избушка брата Альберта в Туусула, где Киви скончался, даже меньше торпы Пайккари. Вдобавок какие-то из последних дней своей жизни Киви провел на холодном чердаке, где брат его запирал.

2

Я уже немножко знаю, что за человек был Алексис Киви, а вот мой тезка Элиас Лённрот (второе мое кестиль-ное имя Эльяс) остался менее знакомым. Разумеется, в младших классах средней школы мы читали и «Калевалу», и «Семеро братьев» Киви. В настоящее время с этими произведениями – поистине основными, краеугольными камнями нашей литературы – знакомятся мимоходом, в лучшем случае в гимназии, да и то не всегда. Это ведь то же самое, как если бы в российских школах больше не читали Пушкина.

В детстве и юности ни то ни другое произведение еще не слишком интересовало меня, но смысл преподавания и обучения не всегда заключается в этом. То, что однажды запечатлелось и осталось в памяти, может само взойти там обновленным и живым ростком. Такое, к счастью, произошло со мной. По сей день и «Калевала», и «Семеро братьев» – это произведения, к которым я постоянно возвращаюсь, которые я цитирую и действительно ценю. На них основаны искусство нашего романа и наша поэзия, хотя в древней поэзии использовались начальные, а не конечные созвучия.

Лённрота удачно направил на путь учения старший брат, который угадал таящиеся в нем способности и страсть к знаниям. Страшно нуждавшийся Элиас скитался по Финляндии вослед науке: он учился в Таммисаари и в Турку, служил помощником аптекаря в Хямеенлинне, затем учился на врача в Турку, а после турусского пожара – в Хельсинки.