Милый друг - английский и русский параллельные тексты

It was a long, countrified repast, with a succession of ill-assorted dishes, a sausage after a leg of mutton, and an omelette after a sausage.	Начался завтрак, по-деревенски долгий завтрак, меню которого было весьма неискусно составлено: после баранины подали колбасу, после колбасы - яичницу.
Father Duroy, excited by cider and some glasses of wine, turned on the tap of his choicest jokes--those he reserved for great occasions of festivity, smutty adventures that had happened, as he maintained, to friends of his.	Сидр и несколько стаканов вина привели старика Дюруа в веселое настроение, и он открыл фонтан красноречия: сыпал шутками, которые приберегал для больших праздников, рассказывал неприличные, сальные анекдоты, будто бы случившиеся с его друзьями.
George, who knew all these stories, laughed, nevertheless, intoxicated by his native air, seized on by the innate love of one's birthplace and of spots familiar from childhood, by all the sensations and recollections once more renewed, by all the objects of yore seen again once more; by trifles, such as the mark of a knife on a door, a broken chair recalling some pretty event, the smell of the soil, the breath of the neighboring forest, the odors of the dwelling, the gutter, the dunghill.	Жорж знал их наизусть, но все же смеялся -смеялся оттого, что его опьянял воздух родных полей, оттого, что в нем снова заговорила любовь к родному краю, к знакомым с детства местам, ко всякой вещи, ко всякой мелочи, при виде которой в нем оживали прежние чувства и воспоминания прошлого: это могла быть зарубка на двери, треногий стул, напоминавший о каком-нибудь незначительном происшествии, благоухание земли, сильный аромат смолы и деревьев, которым дышал ближний лес, запах жилья, запах стоячей воды, запах навоза.
Mother Duroy did not speak, but remained sad and grim, watching her daughter-in-law out of the corner of her eye, with hatred awakened in her heart--the hatred of an old toiler, an old rustic with fingers worn and limbs bent by hard work--for the city madame, who inspired her with the repulsion of an accursed creature, an impure being, created for idleness and sin.	Старуха Дюруа, по-прежнему суровая и печальная, все время молчала и с ненавистью поглядывала на свою невестку, да и ничего, кроме ненависти, старая труженица с мозолистыми руками, крестьянка, чье тело было изуродовано непосильной работой, и не могла питать к этой горожанке, производившей на нее отталкивающее впечатление - впечатление чего-то нечистого, порочного, зачумленного, - казавшейся ей олицетворением праздности и греха.
She kept getting up every moment to fetch the dishes or fill the glasses with cider, sharp and yellow from the decanter, or sweet, red, and frothing from the bottles, the corks of which popped like those of ginger beer.	Она поминутно вставала, чтобы подать какое-нибудь блюдо, подлить в стаканы желтого кислого вина из графина или сладкого пенистого рыжего сидра, точно газированный лимонад вышибавшего из бутылок пробки.
Madeleine scarcely ate or spoke. She wore her wonted smile upon her lips, but it was a sad and resigned one.	Мадлена была грустна; она ничего не ела, ни с кем не разговаривала; с уст ее, как всегда, не сходила улыбка, но в этой улыбке сквозила теперь унылая покорность.
She was downcast.	Она была разочарована, удручена.
Why?	Чем?
She had wanted to come.	Ведь ей самой хотелось сюда.
She had not been unaware that she was going among country folk--poor country folk.	Для нее не составляло тайны, что она едет к крестьянам, к простым крестьянам.
What had she fancied them to be--she, who did not usually dream?	Зачем же она идеализировала их, - она, которая никогда никого не идеализировала?
Did she know herself?	Впрочем, разве она это сознавала?