Читаем Метла системы полностью

Никак невозможно обойти тот факт, что Камношифр Ля-Ваш Бидсман выглядит просто сатанински. Кожа у него темная, глянцевито-красная, волосы масляно-черные и сами ложатся назад, образуя глубокий вдовий мыс, брови – брежневские по густоте, начинаются высоко у висков и дьявольски нисходят к переносице, головка – маленькая, гладкая, овальная, не слишком прочно прикреплена к шее и так и норовит завалиться, как головка распорки для обуви. Фуфайка «ОБЕРЛИН», вельветовые шорты, на ноге ураган волос над черными берцами. У ноги висел привязанный к ней веревочкой блокнот с ручкой; сам Ля-Ваш сидел в кресле и смотрел телевизор, профилем к Линор, стоявшей у двери. По телевизору шло «Шоу Боба Ньюхарта» [99]. В большой комнате отдыха с Ля-Вашем было трое парней, все они казались абсолютно одинаковыми, хотя Линор не спешила с выводами, потому что из-за полуденного солнца тяжелые шторы были задернуты и комната погрузилась в сумрак. Комната пахла, в порядке убывания, травой, «Меннен Спид Стик» [100], горячим алкоголем, ногами. Три идентичных парня все сидели без носков рядом с опрокинутыми пустыми парами обуви.

– Линор, это Кот, это Гон, это Сапун, – сказал Ля-Ваш со стула перед телевизором. – Парни, моя сестра Линор.

– Привет, – сказал Кот.

– Здрасте, – сказал Гон.

– Привет, – сказал Сапун.

Гон и Сапун сидели на ершащемся пружинами диване и делили, само собой, косяк. Кот был на полу, сидел с бутылкой водки, которую сжимал голыми пальцами ног, изо всех сил уставясь на телеэкран.

– Привет, Боб, – сказала Сюзанн Плешетт Бобу Ньюхарту на экране.

– Мерд дю тан,[101] – сказал Кот. Отхлебнул из бутылки.

Ля-Ваш оторвался от блокнота и посмотрел на Линор.

– Мы играем в «Привет, Боб». Хочешь сыграть в «Привет, Боб» с нами? – Он говорил как-то замедленно.

Линор придвинула чемодан и села на него.

– Что такое «Привет, Боб»?

Сапун ухмыльнулся ей с дивана, он уже держал бутылку водки.

– «Привет, Боб» – это где, когда кто-то в «Шоу Боба Ньюхарта» скажет «Привет, Боб», ты должна выпить.

– Ну а вот если Билл Дэйли говорит «Привет, Боб», – сказал Кот, протянув к косяку мокрый палец, – то есть, если персонаж Говард Борден из шоу говорит «Привет, Боб», это кранты, надо вылакать всю бутылку.

– Привет, Боб, – сказал Билл Дэйли на экране.

– Кранты! – заорал Кот.

Сапун не дрогнув осушил бутылку водки.

– Свезло, она была почти пустая, – сказал он.

– Думаю, я, наверно, воздержусь, – сказала Линор. – У вас все равно водка кончилась.

– Длительность игры в «Привет, Боб» согласно правилам определяется шоу, а не водкой, – сказал Сапун, беря еще одну бутылку с полки за диваном и ломая сургуч. Алкогольная полка вся сверкала стеклом и этикетками под солнцем, падавшим через просвет в шторах. – Серьезный игрок в «Привет, Боб» заботится о том, чтобы водка не кончалась никогда.

Ля-Ваш праздно побарабанил по ноге ручкой.

– У Линор от водки так и так проблемы с легкими, как я помню. – Он глянул на нее. – Линор, детка, милая, как ты? Что ты здесь делаешь?

Сапун пересел ближе к Линор и жарко, сладко прошептал:

– Сегодня день кваалюда [102], и мы все должны приноравливаться.

Линор посмотрела на Ля-Вашеву кренящуюся голову.

– Ты получил мое сообщение? Я оставила подробное сообщение, что приезжаю сегодня. Оставила у твоего соседа, в соседней комнате, парень из Нью-Джерси. Меня соединила с ним телефонистка колледжа.

– Вуд, ага, – сказал Ля-Ваш. – Он, кстати, совсем скоро подвалит. У него свидание с ногой. Да, сообщение я получил, но почему ты мне просто не позвонила?

– Папа сказал мне, что ты сказал папе, что у тебя нет телефона.

– У меня нет телефона. Это не телефон, это лимфоузел, – сказал Ля-Ваш, указывая на телефон рядом с телевизором. – Я зову его лимфоузлом, не телефоном. И когда папа спрашивает, есть ли у меня телефон, я не кривя душой говорю: нет. У меня, однако, есть лимфоузел.

– Ты ужасен, – сказала Линор.

– Привет, Боб, – сказал кто-то на экране.

– Дзонго, – сказал Ля-Ваш и сделал щедрый глоток.

– Псиса померла, А-Хэ, – сказал Гон Ля-Вашу.

Ля-Ваш отвязал блокнот, выдвинул из искусственной пластмассовой ноги ящичек и бросил Гону новый белый косяк.

– У тебя там ящичек? – спросила Линор.

– У меня там ящичек со старшей школы, – сказал Ля-Ваш. – Я просто носил длинные штаны, дома, обычно. Да ладно, ты все время знала про этот ящичек.

– Нет, не знала, – сказала Линор.

– Хитрюга.

В дверь постучали.

– Антре [103]! – заорал Кот.

Вошел высокий худой парень в очках, с кадыком, блокнотом и мешочком.

– Клинт Вуд, – сказал Гон в бутылку, в которую дул, как заправский игрец на бутылке, выдувая низкую ноту.

– Ребята, – сказал Клинт Вуд. – Антихрист.

– Чем можем помочь, здоровяга? – спросил Ля-Ваш, любовно похлопывая свою ногу.

– Введение в экономику. Второй тест. Облигации.

– Позолоти ножку, – сказал Ля-Ваш.

Ля-Ваш открыл ящичек в ноге, и Клинт Вуд положил в него мешочек. Ля-Ваш закрыл ящичек одним ударом и по нему похлопал.

– Профессор?

– Фюрзих.

– У Фюрзиха тебе надо помнить только одно: когда ставка процента растет, стоимость любой эмитированной облигации падает.

Перейти на страницу:

Все книги серии Великие романы

Короткие интервью с подонками
Короткие интервью с подонками

«Короткие интервью с подонками» – это столь же непредсказуемая, парадоксальная, сложная книга, как и «Бесконечная шутка». Книга, написанная вопреки всем правилам и канонам, раздвигающая границы возможностей художественной литературы. Это сочетание черного юмора, пронзительной исповедальности с абсурдностью, странностью и мрачностью. Отваживаясь заглянуть туда, где гротеск и повседневность сплетаются в единое целое, эти необычные, шокирующие и откровенные тексты погружают читателя в одновременно узнаваемый и совершенно чуждый мир, позволяют посмотреть на окружающую реальность под новым, неожиданным углом и снова подтверждают то, что Дэвид Фостер Уоллес был одним из самых значимых американских писателей своего времени.Содержит нецензурную брань.

Дэвид Фостер Уоллес

Современная русская и зарубежная проза / Прочее / Современная зарубежная литература
Гномон
Гномон

Это мир, в котором следят за каждым. Это мир, в котором демократия достигла абсолютной прозрачности. Каждое действие фиксируется, каждое слово записывается, а Система имеет доступ к мыслям и воспоминаниям своих граждан – всё во имя существования самого безопасного общества в истории.Диана Хантер – диссидент, она живет вне сети в обществе, где сеть – это все. И когда ее задерживают по подозрению в терроризме, Хантер погибает на допросе. Но в этом мире люди не умирают по чужой воле, Система не совершает ошибок, и что-то непонятное есть в отчетах о смерти Хантер. Когда расследовать дело назначают преданного Системе государственного инспектора, та погружается в нейрозаписи допроса, и обнаруживает нечто невероятное – в сознании Дианы Хантер скрываются еще четыре личности: финансист из Афин, спасающийся от мистической акулы, которая пожирает корпорации; любовь Аврелия Августина, которой в разрушающемся античном мире надо совершить чудо; художник, который должен спастись от смерти, пройдя сквозь стены, если только вспомнит, как это делать. А четвертый – это искусственный интеллект из далекого будущего, и его зовут Гномон. Вскоре инспектор понимает, что ставки в этом деле невероятно высоки, что мир вскоре бесповоротно изменится, а сама она столкнулась с одним из самых сложных убийств в истории преступности.

Ник Харкуэй

Фантастика / Научная Фантастика / Социально-психологическая фантастика
Дрожь
Дрожь

Ян Лабендович отказывается помочь немке, бегущей в середине 1940-х из Польши, и она проклинает его. Вскоре у Яна рождается сын: мальчик с белоснежной кожей и столь же белыми волосами. Тем временем жизнь других родителей меняет взрыв гранаты, оставшейся после войны. И вскоре истории двух семей навеки соединяются, когда встречаются девушка, изувеченная в огне, и альбинос, видящий реку мертвых. Так начинается «Дрожь», масштабная сага, охватывающая почти весь XX век, с конца 1930-х годов до середины 2000-х, в которой отразилась вся история Восточной Европы последних десятилетий, а вечные вопросы жизни и смерти переплетаются с жестким реализмом, пронзительным лиризмом, психологическим триллером и мрачной мистикой. Так начинается роман, который стал одним из самых громких открытий польской литературы последних лет.

Якуб Малецкий

Современная русская и зарубежная проза

Похожие книги