Читаем Метла системы полностью

– Но я должна признать, мне не терпится увидеть, каков Ля-Ваш в колледже. Соображалка у него лучше, чем у Джона, я думаю. В плане чистой сообразительности он единственный в семье сообразительнее Джона. В школе Шейкер-Хайтс, я знаю, ему и пальцем не приходилось шевелить. И дома летом он безнадежен. Сутками сидит в восточном крыле, весь обдолбанный, и смотрит мыльные оперы, и штуки вроде «Флинтстоунов», и вырезает узоры на ноге.

– …

– А вечером, каждый вечер, он просто ездит бухать со своими жуткими дружками на этих их машинах, у которых зад дальше от земли, чем перед.

– Бигфуты.

– На этих их бигфутах. И папа вечно не в курсе, чем занят Ля-Ваш, потому что папы почти никогда нет, а когда есть, он тихонько ходит всюду на цыпочках с мисс Злокач. Папа думает, что Ля-Ваш работает. Он думает, Ля-Ваш – его копия.

– Мы почти на месте. Этот холм. Оседлаем этот холм – и мы на месте.

– Я уверена, он должен работать, теперь, когда он в колледже. Я знаю, он работал.

– И… ах-х, вот оно. Святые угодники.

– У тебя глаза туманятся.

– Гадом буду. Чтоб мне провалиться. Я не был здесь ровно двадцать лет. Это моя альма матер.

– Ну конечно она, глупый.

– Альма матер.

– …

– Поедем сразу к Каменному, Линор? Ля-Ваш ведь там живет, правильно?

– Да.

– Водитель, прошу, отвезите нас прямиком к Каменному общежитию, Амхёрстский колледж. Вы, боюсь, сами должны будете найти дорогу. Это новенькая общага, я про нее ничего не знаю, не имел…

– Без проблем, дружище.

– Как мило. Святые угодники. Чертовски странно все это видеть. Деревья едва намекают на начало превращения, да? Одни больше, чем другие. Глянь сюда, например.

– Миленько, правда.

– Ты здесь уже бывала?

– Я бывала в Маунт-Холиок. Как-то съездила туда, когда там училась Клариса.

– Как тебе – понравилось?

– Это было в марте, но понравилось, да. Кампус очень понравился.

– Мне всегда нравился Маунт-Холиок, в общем и целом.

– Что это значит?

– Господи, Линор, мне нужно пописать.

– Пописаешь в комнате Ля-Ваша.

– …

– О господи, нет! Рик, эти туфли, опять.

– Прости?

– Эти туфли. Видишь, что у людей на ногах? Мокасины? Кожаные, с белой пластмассовой подошвой?

– Ну – да.

– Видишь двух девчонок и того парня? Боже, они их тут так и носят. Блин, как я ненавижу эти туфли.

– Они, э-м-м, по-моему, ничего. Вроде довольно безобидные.

– Во мне живет абсолютно иррациональная ненависть к таким туфлям. Думаю, дело в том, что в школе все носили их без носков.

– …

– И это означало, что они не просто носили кеды без носков, хотя уже и кеды пахли бы совершенно отвратительно, нет, они носили не-кеды без носков. Что просто напрочь…

– Негигиенично?

– Если хочешь, смейся, умница моя. Ведь именно ты настолько туп, что платишь доктору Джею такие деньжищи, а сам его не слушаешь. Это не просто негигиенично, это невероятно тошнотно. Вся эта вонь. В школе, помню, я сидела за своим столиком в библиотеке, делала домашку, ну мало ли, никого не трогала, и кто-нибудь садился за соседний столик, в этих мокасинах, и потом их снимал, и я внезапно должна была нюхать чьи-то ноги.

– …

– Которые вовсе не благоухали, позволь заметить, от постоянного пребывания в обуви без носков. Ну то есть нюханье ног должно быть интимным делом, верно?

– …

– Чего ты лыбишься? Что, над этим можно посмеяться? Я несу околесицу?

– Линор, это вовсе не околесица. Просто я никогда об этом не думал. Никогда не размышлял подолгу о… социоэтике ногонюханья.

– Теперь ты открыто глумишься.

– Ты совсем неверно меня трактуешь.

– …

– Ты поэтому всегда носишь две пары носков? Под бессрочные бессменные конверсы?

– Отчасти. Отчасти – потому, что это еще и удобно.

– Каменная общага, приятель.

– Которая из них Каменная?

– Та, перед которой мы стоим, приятель.

– Ясно… Боже, как все затекло.

– Ты хочешь вот так ввалиться к нему и пописать?

– …

– Рик?

– Нет, скорее не хочу, теперь, когда момент настал.

– Что это значит? Ты в машине только и мечтал, как пописаешь.

– Чемоданы?

– Ты отлично знаешь, что они в багажнике.

– Этот вопрос на деле означал: ты полагаешь, что сможешь донести их до места сама и при этом совершенно точно не забыть и мою сумку, с моим нижним бельем, зубной щеткой, «олд-спайсом» и всем, чем я дорожу?

– Полагаю, но не понимаю.

– Счетчик тикает, кореш.

– Думаю, с твоего разрешения я покину тебя, сейчас, на минутку. На меня накатывают эмоции и чувства, с которыми лучше справляться наедине.

– Что?

– Прогуляюсь по раздробленным утесам памяти, недолго.

– Прости?

– Хочу походить и осмотреться.

– А. Ну лады.

– Тогда до встречи.

– Хочешь, приходи сюда, и мы уйдем вместе? Можем зарегистрироваться в «Говард Джонсонс» [96] в пять и потом где-то пообедать?

– Отлично. Пока-пока.

– Комната сто один, не забудь.

– Уж как забыть. Увидимся.

– Ты в порядке?

– Да. Пока. Спасибо вам большое, водитель.

– …

– Вы поможете мне с чемоданами?

– Да уж помогу, леди. Что с ним такое?

– На него иногда находит, когда ему нужно в туалет.

/е/

6 сентября

Перейти на страницу:

Все книги серии Великие романы

Короткие интервью с подонками
Короткие интервью с подонками

«Короткие интервью с подонками» – это столь же непредсказуемая, парадоксальная, сложная книга, как и «Бесконечная шутка». Книга, написанная вопреки всем правилам и канонам, раздвигающая границы возможностей художественной литературы. Это сочетание черного юмора, пронзительной исповедальности с абсурдностью, странностью и мрачностью. Отваживаясь заглянуть туда, где гротеск и повседневность сплетаются в единое целое, эти необычные, шокирующие и откровенные тексты погружают читателя в одновременно узнаваемый и совершенно чуждый мир, позволяют посмотреть на окружающую реальность под новым, неожиданным углом и снова подтверждают то, что Дэвид Фостер Уоллес был одним из самых значимых американских писателей своего времени.Содержит нецензурную брань.

Дэвид Фостер Уоллес

Современная русская и зарубежная проза / Прочее / Современная зарубежная литература
Гномон
Гномон

Это мир, в котором следят за каждым. Это мир, в котором демократия достигла абсолютной прозрачности. Каждое действие фиксируется, каждое слово записывается, а Система имеет доступ к мыслям и воспоминаниям своих граждан – всё во имя существования самого безопасного общества в истории.Диана Хантер – диссидент, она живет вне сети в обществе, где сеть – это все. И когда ее задерживают по подозрению в терроризме, Хантер погибает на допросе. Но в этом мире люди не умирают по чужой воле, Система не совершает ошибок, и что-то непонятное есть в отчетах о смерти Хантер. Когда расследовать дело назначают преданного Системе государственного инспектора, та погружается в нейрозаписи допроса, и обнаруживает нечто невероятное – в сознании Дианы Хантер скрываются еще четыре личности: финансист из Афин, спасающийся от мистической акулы, которая пожирает корпорации; любовь Аврелия Августина, которой в разрушающемся античном мире надо совершить чудо; художник, который должен спастись от смерти, пройдя сквозь стены, если только вспомнит, как это делать. А четвертый – это искусственный интеллект из далекого будущего, и его зовут Гномон. Вскоре инспектор понимает, что ставки в этом деле невероятно высоки, что мир вскоре бесповоротно изменится, а сама она столкнулась с одним из самых сложных убийств в истории преступности.

Ник Харкуэй

Фантастика / Научная Фантастика / Социально-психологическая фантастика
Дрожь
Дрожь

Ян Лабендович отказывается помочь немке, бегущей в середине 1940-х из Польши, и она проклинает его. Вскоре у Яна рождается сын: мальчик с белоснежной кожей и столь же белыми волосами. Тем временем жизнь других родителей меняет взрыв гранаты, оставшейся после войны. И вскоре истории двух семей навеки соединяются, когда встречаются девушка, изувеченная в огне, и альбинос, видящий реку мертвых. Так начинается «Дрожь», масштабная сага, охватывающая почти весь XX век, с конца 1930-х годов до середины 2000-х, в которой отразилась вся история Восточной Европы последних десятилетий, а вечные вопросы жизни и смерти переплетаются с жестким реализмом, пронзительным лиризмом, психологическим триллером и мрачной мистикой. Так начинается роман, который стал одним из самых громких открытий польской литературы последних лет.

Якуб Малецкий

Современная русская и зарубежная проза

Похожие книги