Читаем Метла системы полностью

– И история заканчивается тем, что мужчина, осоловелый и обалделый от горя, и любви, и двусмысленности привязки к миру, стоит в дверях, уставясь сверху вниз на крошечную бледно-зеленую древесную жабу, а та просто глядит на него снизу вверх, печально моргает наоборот и в порядке эксперимента тихо поквакивает. И они просто вот так застыли в коридоре, глядя друг на друга, и это конец истории.

– Ого.

– Я думаю, не попробовать ли сразу две жвачки, пожалуйста.

– …

– История, понятно, не совсем для «Частобзора», но я собираюсь написать персональный отказ, в котором скажу, что лично мне она понравилась и что в ней есть потенциал, хотя она пока и не цельная.

– Очередная рукопись от озабоченного студента колледжа?

– У меня чувство, что все-таки да, хотя в сопроводительном письме парень пытается представить себя значительно старше и приложил, как я теперь твердо понимаю, липовую библиографию опубликованных текстов.

– Боже-боже.

– Линор, во мне вдруг проснулся чудовищный аппетит.

– Я точно знаю, что на борту есть сэндвичи. Сейчас, вызову Дженнифер.

– …

– Ну наконец-то кто-то чего-то тут захотел.

– Здрасте, Дженнифер. Думаю, мистер Кипуч желает сэндвич.

– Не вопрос. Сэр, чего пожелаете?

– Скажите, какого рода сэндвичи у вас есть?

– У нас сегодня с ветчиной и еще с индюшатиной.

– А индюшатина с майонезом?

– Думаю, да, сэр.

– С «Миракл Уип» или «Хеллманз»?

– Сэр, боюсь, не могу сказать. Линор, простите.

– Дженнифер, всё в порядке. От «Хеллманз» у Рика чешется в горле, вот и всё.

– Какой изумительный ужас!

– Видимо, я буду с ветчиной, учитывая безмайонезность, и просьба убрать, я полагаю это само собой разумеющимся, корочки с ржаного хлеба.

– Да, сэр.

– Спасибо, и, учитывая уже упомянутые причины, очень важно, чтобы не было майонеза, хотя я не откажусь от капельки горчицы, и еще от «Канадского Клубного» с чутком дистиллированной воды.

– Линор?

– Можно имбирного эля, пожалуйста?

– Сейчас принесу.

– Спасибо, Дженнифер.

– Красивая девушка.

– Хочешь, чтоб я взревновала?

– Да уж хотел бы.

– …

– К слову говоря… я видел Нормана, Линор, вчера. Он о тебе спрашивал.

– Да ну? Думаю, мы приближаемся к Брэдли-Филду [93]. Я точно знаю, что мы над штатом Нью-Йорк. Видишь трафик?

– Норман о тебе спрашивал.

– Да ну.

– Норман утверждает, что в тебя влюбился.

– К чему этот тон, Рик?

– Какой тон?

– Тучный, мерзкий, безумный, решивший стать бесконечным индивид, у которого крыша ку-ку, выражает неизбежный с точки зрения своей вселенной временный интерес к кому-то, кто приложил все усилия, чтобы грубо его отшить, и кто точно не выражает интереса к нему, а тут этот твой тон.

– Я чуть на него не набросился, на месте. Просто не понимал, куда начать бить. Он куда шире, чем был неделю назад.

– Кажется, что прошло куда больше времени, да?

– Кроме того, носильщики его паланкина все довольно амбалистые. Иначе я бы ему точно врезал.

– …

– Норман не общался с тобой напрямую, верно? Ничего тебе не выражал?

– Рик, я справлюсь.

– Справишься с чем?

– Со всем, с чем надо справиться.

– …

– Я умею справляться, знаешь ли. Я человек.

– Что он сказал?

– Ничего вот настолечко интересного, и вообще это не твое дело.

– Не мое дело?

– …

– Не мое дело?

– …

– Как это ты не мое… Спасибо вам. Спасибо.

– Великолепно, Дженнифер, спасибо. Мы приближаемся?

– Я знаю, что мы над Нью-Йорком. Капитан говорит, еще полчаса.

– Спасибо.

– Если вам что-то надо, сразу меня зовите.

– Она не убрала корочки.

– Дай мне нож. Я уберу.

– Она обслуживает только нас, это единственное, что она должна сделать, а она не убирает корочки.

– …

– Ты не мое дело? Я запутался: что мое дело, а что нет?

– У тебя был нож, тут, помнишь?

– …

– Я твоя подруга. Твоя девушка. Я не твое дело.

– Моя девушка?

– Как хочешь, так и назови. Можно я съем твои корочки, или они тебе для чего-то нужны?

– То, что я люблю, – мое дело.

– Это попросту неверно. То, что ты любишь, и люди, которых ты любишь, – это вещи и люди, которых ты любишь. Твое дело – ты.

– …

– Так же как мое дело – я.

– …

– И я с ним справлюсь, Рик.

– Ну-ну, как мы внезапно решительны, самонадеянны и самоуверенны.

– Думаю, здесь не место. Когда ты говоришь во множественном времени, я чую, что возможны припадки.

– Ветчина слишком соленая.

– Ты вынул жвачку изо рта, нет?

– Я тебя теряю, Линор. В моих ушах – зловещий грохот надвигающейся потери. Вот что это был за грохот.

– Почему ты воспринимаешь всё в терминах «я имею» и «я теряю»? Ты когда-нибудь хоть на миг задумывался, каково мне это выслушивать? Ты меня не «потерял», что бы на пажитях Христовых это ни значило. Я справлюсь с людьми, которым случилось временно мною увлечься, самостоятельно, ну и всё.

– Людьми?

– Датская матерь божья! Ты себя вообще слышишь? Ты не просто безумный ревнивец, ты… жалкий ревнивец.

– Так, теперь я жалкий.

– Хватит. Я спать. Можно поставить имбирный эль на твой поднос?

– Ты не имеешь права спать, Линор.

– …

– Ну хоть имей совесть дать мне жвачки, чтоб была, для посадки, которой, я тебе честно скажу, я жду без нетерпения.

– Вот.

– …

– …

– Ты тоже мое дело.

– Фнуф.

– Господи.

/г/
Перейти на страницу:

Все книги серии Великие романы

Короткие интервью с подонками
Короткие интервью с подонками

«Короткие интервью с подонками» – это столь же непредсказуемая, парадоксальная, сложная книга, как и «Бесконечная шутка». Книга, написанная вопреки всем правилам и канонам, раздвигающая границы возможностей художественной литературы. Это сочетание черного юмора, пронзительной исповедальности с абсурдностью, странностью и мрачностью. Отваживаясь заглянуть туда, где гротеск и повседневность сплетаются в единое целое, эти необычные, шокирующие и откровенные тексты погружают читателя в одновременно узнаваемый и совершенно чуждый мир, позволяют посмотреть на окружающую реальность под новым, неожиданным углом и снова подтверждают то, что Дэвид Фостер Уоллес был одним из самых значимых американских писателей своего времени.Содержит нецензурную брань.

Дэвид Фостер Уоллес

Современная русская и зарубежная проза / Прочее / Современная зарубежная литература
Гномон
Гномон

Это мир, в котором следят за каждым. Это мир, в котором демократия достигла абсолютной прозрачности. Каждое действие фиксируется, каждое слово записывается, а Система имеет доступ к мыслям и воспоминаниям своих граждан – всё во имя существования самого безопасного общества в истории.Диана Хантер – диссидент, она живет вне сети в обществе, где сеть – это все. И когда ее задерживают по подозрению в терроризме, Хантер погибает на допросе. Но в этом мире люди не умирают по чужой воле, Система не совершает ошибок, и что-то непонятное есть в отчетах о смерти Хантер. Когда расследовать дело назначают преданного Системе государственного инспектора, та погружается в нейрозаписи допроса, и обнаруживает нечто невероятное – в сознании Дианы Хантер скрываются еще четыре личности: финансист из Афин, спасающийся от мистической акулы, которая пожирает корпорации; любовь Аврелия Августина, которой в разрушающемся античном мире надо совершить чудо; художник, который должен спастись от смерти, пройдя сквозь стены, если только вспомнит, как это делать. А четвертый – это искусственный интеллект из далекого будущего, и его зовут Гномон. Вскоре инспектор понимает, что ставки в этом деле невероятно высоки, что мир вскоре бесповоротно изменится, а сама она столкнулась с одним из самых сложных убийств в истории преступности.

Ник Харкуэй

Фантастика / Научная Фантастика / Социально-психологическая фантастика
Дрожь
Дрожь

Ян Лабендович отказывается помочь немке, бегущей в середине 1940-х из Польши, и она проклинает его. Вскоре у Яна рождается сын: мальчик с белоснежной кожей и столь же белыми волосами. Тем временем жизнь других родителей меняет взрыв гранаты, оставшейся после войны. И вскоре истории двух семей навеки соединяются, когда встречаются девушка, изувеченная в огне, и альбинос, видящий реку мертвых. Так начинается «Дрожь», масштабная сага, охватывающая почти весь XX век, с конца 1930-х годов до середины 2000-х, в которой отразилась вся история Восточной Европы последних десятилетий, а вечные вопросы жизни и смерти переплетаются с жестким реализмом, пронзительным лиризмом, психологическим триллером и мрачной мистикой. Так начинается роман, который стал одним из самых громких открытий польской литературы последних лет.

Якуб Малецкий

Современная русская и зарубежная проза

Похожие книги