Читаем Метла системы полностью

– Я обедаю в кафетерии в каком-то универмаге Маврадяна, Кливленд, штат Огайо. Алан с Маффином умрут от зависти.

– Это реально обалденный универмаг. Не надо его недооценивать.

– Ассортимент тканей здесь даже не так себе.

– Я скажу тебе названия других магазинов, но пойти туда с тобой, думаю, не смогу. Если я потрачу на обед больше часа, Валинда эмболирует.

– Она меня как-то не воодушевляет.

– Ее не так просто узнать как личность. Как узнаешь, всё в порядке. Ей не понравился твой жакет, может быть. Она не особо любит тех, у кого денег куры не клюют. А ты точно из этих.

– …

– В смысле, у кого не клюют.

– …

– И это, если ты меня извинишь, меня типа удивляет: зачем тебе даже думать о том, чтобы даже временно работать на коммутаторе «Част и Кипуч»? Что, не пойми меня неправильно, вовсе не какая-то ужасная работа, я ее вовсе не принижаю, просто она не такая увлекательная, а конкретно сейчас особенно беспокойная, мучение одно, из-за неполадок на линии, и, может, ты знаешь, а может, не знаешь, но платят за это всего четыре в час, ни разу не королевские деньги.

– Деньги вообще не проблема. Я в отпуске. У меня безразмерный отпуск, практически, отдыхаю от карьеры. Розничные цены на еду в ближайшие недели вроде не поднимутся.

– Ну и работка. Поверить не могу. Не могу поверить, что это ты.

– …

– Эй, скажи еще раз.

– Не здесь, Кэнди.

– Давай. Тут шумно, никто не услышит. Пожалуйста.

– Ну правда.

– Пожалуйста.

– К оплате: семнадцать пятьдесят. Наличные: двадцать долларов. Сдача: два пятьдесят.

– Просто суперически.

– Со временем всё менее и менее суперически, поверь мне.

– То есть ты бы пошла в «Че и Ка», чтоб быть рядом с Энди.

– Может быть, типа.

– Если можно поинтересоваться: типа что? И зачем тебе копия этого платья? Не понимаю.

– Экая ты любопытная.

– Мы с тобой и так достаточно похожи. Зачем тебе мое платье?

– Я же сказала, минуту назад. Как ты заметила, это Линорино платье, а не твое.

– Ладно, технически оно Линорино, если вдаваться в технические подробности. И это платье было на ней, когда вы с ней познакомились.

– И когда они с Энди познакомились.

– Ага.

– Ага.

– И что?

– Я знаю то, что знаю.

– Может, поделишься немного тем, что знаешь, со мной?

– Гляди, я знаю всё насчет Энди и Линор Бидсман. Я знаю, ты ее подруга, можешь прямо сейчас пойти и сказать ей, что, да, я знаю.

– Что ты знаешь?

– Всё.

– В смысле, что тут знать-то?

– Слушай, я знаю, что вы подружки, но раз я не буду тебе врать, ты могла бы не оскорблять мой интеллект.

– Я ничего не оскорбляю, Минди.

– Смотри, я не просто вижу, что происходит, – у меня есть преимущество: я вижу еще и почему.

– Эй, Энди даже не особо в Линорином вкусе, если честно.

– Откровенно говоря, Линор меня не интересует. Мой муж, да, интересует. И я вижу, почему он делает то, что делает.

– Он делает – что?

– Ты не видишь, почему? Да, у нас скверный период, но, знаешь, во всех отношениях бывают скверные периоды. Все отношения проходят через скверные периоды. Но, да, период был скверный. И вот Энди видит твою маленькую подружку Линор, посреди очевидно скверного периода, и вдруг чувствует, что может вернуться на ветку дерева своей жизни, ту ветку девять лет назад, когда он встретил меня, и влюбился в меня, и начал отношения со мной, но на той же самой ветке, видишь ли, он встретил Линор, которая сидела в этом фиолетовом платьице, вела себя антисоциально, швырялась в людей туфлями, и внезапно Энди чувствует, что, может быть, стоит вернуться и отправиться с той ветки в другую сторону, прямиком…

– Она швырялась туфлями?

– Энди видит в этой самой Линор шанс изменить прошлое. Энди всегда пытается изменить то, чего не изменишь. Он глупый. И не забывай, у каждой монеты две стороны.

– …

– На одном и том же дереве отношений всегда полно веток.

– Минди, я не думаю, что насчет веток ты права.

– Ты ясно дала мне это понять.

– У Линор такой серьезный роман с мистером Кипучем, вот поэтому.

– О, мистер Кипуч.

– Который ведь был твоим соседом, в Нью-Йорке, когда был женат?

– В Скарсдейле – был, да.

– Мне от всего этого как-то чудновато.

– Ветки и деревья, дорогая.

– Но у них роман, Минди. Они в нем по уши уже полтора года. Реально роман.

– Энди порой тоже нравится бить наотмашь, когда он сам не свой.

– Я о том, что они реально близки. Линор более-менее живет с ним кучу времени. Мистер Кипуч невероятно ревнив.

– Бедняжка.

– Он даже купил Линор попугая, который снимается сейчас в «Клубе партнеров с Богом».

– «Клуб партнеров с Богом»? По евангелическому каналу?

– Ты разве не видела, когда пошла в «Островок Гиллигана» повидать Энди?

– Я видела только его. Зашла, чтобы поздороваться, как выяснилось. Пробыла там секунды две.

– Что он сказал?

– Он сказал, я запомнила, он сказал: «Знала б ты, как херово я тебя хочу, Мелинда Сью». Он порой это говорит.

– Ничоси.

– Он зовет меня Мелиндой Сью.

– …

– Говоришь, ее попугай в этом шоу?

– Ее попугай теперь более-менее и есть это шоу. Попугай Влад Колосажатель, только в передаче у него какое-то стремное итальянское имя, преподобный Псикк сказал, Влад Колосажатель выбрал его в момент экстаза…

– Харт Ли Псикк?

Перейти на страницу:

Все книги серии Великие романы

Короткие интервью с подонками
Короткие интервью с подонками

«Короткие интервью с подонками» – это столь же непредсказуемая, парадоксальная, сложная книга, как и «Бесконечная шутка». Книга, написанная вопреки всем правилам и канонам, раздвигающая границы возможностей художественной литературы. Это сочетание черного юмора, пронзительной исповедальности с абсурдностью, странностью и мрачностью. Отваживаясь заглянуть туда, где гротеск и повседневность сплетаются в единое целое, эти необычные, шокирующие и откровенные тексты погружают читателя в одновременно узнаваемый и совершенно чуждый мир, позволяют посмотреть на окружающую реальность под новым, неожиданным углом и снова подтверждают то, что Дэвид Фостер Уоллес был одним из самых значимых американских писателей своего времени.Содержит нецензурную брань.

Дэвид Фостер Уоллес

Современная русская и зарубежная проза / Прочее / Современная зарубежная литература
Гномон
Гномон

Это мир, в котором следят за каждым. Это мир, в котором демократия достигла абсолютной прозрачности. Каждое действие фиксируется, каждое слово записывается, а Система имеет доступ к мыслям и воспоминаниям своих граждан – всё во имя существования самого безопасного общества в истории.Диана Хантер – диссидент, она живет вне сети в обществе, где сеть – это все. И когда ее задерживают по подозрению в терроризме, Хантер погибает на допросе. Но в этом мире люди не умирают по чужой воле, Система не совершает ошибок, и что-то непонятное есть в отчетах о смерти Хантер. Когда расследовать дело назначают преданного Системе государственного инспектора, та погружается в нейрозаписи допроса, и обнаруживает нечто невероятное – в сознании Дианы Хантер скрываются еще четыре личности: финансист из Афин, спасающийся от мистической акулы, которая пожирает корпорации; любовь Аврелия Августина, которой в разрушающемся античном мире надо совершить чудо; художник, который должен спастись от смерти, пройдя сквозь стены, если только вспомнит, как это делать. А четвертый – это искусственный интеллект из далекого будущего, и его зовут Гномон. Вскоре инспектор понимает, что ставки в этом деле невероятно высоки, что мир вскоре бесповоротно изменится, а сама она столкнулась с одним из самых сложных убийств в истории преступности.

Ник Харкуэй

Фантастика / Научная Фантастика / Социально-психологическая фантастика
Дрожь
Дрожь

Ян Лабендович отказывается помочь немке, бегущей в середине 1940-х из Польши, и она проклинает его. Вскоре у Яна рождается сын: мальчик с белоснежной кожей и столь же белыми волосами. Тем временем жизнь других родителей меняет взрыв гранаты, оставшейся после войны. И вскоре истории двух семей навеки соединяются, когда встречаются девушка, изувеченная в огне, и альбинос, видящий реку мертвых. Так начинается «Дрожь», масштабная сага, охватывающая почти весь XX век, с конца 1930-х годов до середины 2000-х, в которой отразилась вся история Восточной Европы последних десятилетий, а вечные вопросы жизни и смерти переплетаются с жестким реализмом, пронзительным лиризмом, психологическим триллером и мрачной мистикой. Так начинается роман, который стал одним из самых громких открытий польской литературы последних лет.

Якуб Малецкий

Современная русская и зарубежная проза

Похожие книги