Метла системы

И дело ночью, и я в своей берлоге, и, поскольку дело ночью, горит свет, и по ту сторону забора горит свет у Минди Металман, и ее окно распахнуто, но занавески задернуты. От антигистаминов я грежу. У меня горел свет, и, так как был август, просились внутрь насекомые. Я установил для своих целей уровни насекомых, уровни входа, каждый уровень соответствовал своему полю света. Светлая берлога понуждала насекомых стучаться и биться в оконное стекло, проситься внутрь. Сколько-то насекомых попадали внутрь, ну и ладно, но потом я слышал тихие глухие удары, глядел наверх и видел этих самых насекомых, бьющихся о матовый стеклянный колпак светильника: ну впусти нас, ну впусти нас. Я отвинчивал колпак, и все было как прежде, но теперь насекомые бились о тонкий горячий баллон само́й лампочки, ну впусти нас, колотили по нему тупыми головками и сожженными крылышками, ну впусти нас. Хорошо, но дальше-то куда? Потому что разбей лампочку, скажем, маленькой отверткой, которой чинишь клавиши печатной машинки, вскрой стеклянный баллон, впусти их, и либо убьешь манящий их свет, и это конец игры, либо они лягут на орбиты вокруг нити накаливания, в которую ведь не войдешь, изжарятся досуха и попа́дают на пол.

В общем, я стоял на цыпочках на столе, рядом с машинкой, в волосах осколки, во рту сухо, вокруг темно, рука тянулась бы к флит-пистолету [151], будь у меня хоть где-нибудь флит-пистолет; и я слушал звуки с той стороны забора.

И шли они из комнаты Минди Металман. За белой занавеской – тени. А также звуки… как аромат, еле слышные, но пронзающие… страсти, коей предавались, а не персоны, коей отдавались. И я, встав на четвереньки на столе посреди бумаг, осколков и противоаллергических капсул, выглянул и увидел на дорожке у дома Металманов странный бордовый «мустанг» с огромными задними колесами, и занавеска танцевала с тенью, и над машиной и домом медленно, жидко пульсировал алый огонек антенны-башни, вторя спазмам моего одурманенного сердца и становясь моей же падающей звездой. И вот звуки Минди Металман, в другом мире, мире жидких пульсаций; и мысль о ком-то мне неизвестном, кто делит этот мир с ней, мысль о том, что некий реальный человек с большими задними колесами с ней, сейчас, все это погнало меня со стола в ванную: вскарабкаться на корзину с бельем, смахнуть горячих насекомых, слушать лампочку. Ибо моя сухая, вялая, забитая пыльцой голова решила: если нам удастся поймать здесь нечто подобное, мы с насекомыми сможем сбросить туфли и выпить пива.

Я сказал ей, нет я не пойду с тобой ни на какое шоу детского гимнастического питания.

И когда она спрашивает почему, я говорю, спроси Ланга.

Я говорю ради бога, утром можешь не приходить. Сходи погуляй. Будь трехмерной. Распишись на заднице.

И она говорит я поеду почитаю немного бабушке.

И я говорю давай, спроси истинного юного Ланга, с кем пойти в Эривью, он в соседней комнате.

И она стоит там в своих кедах и говорит, не дави на меня. Дорогая дорогая дорогая, расскажи мне о развороте говорю я.

Как бы, того-этого, вернуть ее всю, в мою сеть, заново. В кабинке. Холл огласится, воссияет. Я купил мятных леденцов.

Линор что такое чувствовать что либо убьешь либо умрешь. Неужели мы становимся насекомыми, в поле света, и либо ты его только желаешь, либо гасишь?

Между вчера и мной лежит такое вот поле.

От леденцов холодно, когда я всасываю воздух. Всос воздуха равен вздоху. Ужин, с Минди Металман? О да о нет.

Сгоревший дом стоит изыскан и все устроено вокруг но ныне все черно и пусто легко как перышко как пыль и клекот на ветру. Туалет нетронут, тихо пульсирует, пока ветер продувает пустые ребра, веет, веет насквозь.

Раз, Два, Три, Четыре: полная белиберда, говорит его Линор.

/г/

– Я знаю то, что знаю, ну и всё.

– Что значит «я знаю то, что знаю»?

– Я знаю всю историю.

– Ну, если я не знаю историю, я, понятно, не знаю, знаешь ли историю ты.

– Историю Энди.

– Что, в смысле, его историческую историю, историю его жизни или чем он тут занимался, или что?

– Ты такая смешная.

– Почему я смешная?

– Материал не тот же самый, между прочим.

– Похожий. Цвет тот же.

– Но текстура другая. Мне нужна текстура тонкого хлопка, такая блеклость и квелость, такое качество, будто он вот-вот расползется.

– Ну, может, вам… тебе следует знать, что этому конкретному платью типа десять лет, поэтому оно тонкое. Не знаю, чего ты так зациклилась на этом платье.

– Я бы его у тебя купила, но, раз уж оно тебе в обтяжку, на меня оно просто не налезет.

– Кто сказал, что я его продам?

– Значит, нам нужен этот цвет, но материал потоньше, более хлопковый.

– Оно в любом случае Линорино. Я не могу продать Линорино платье. Я должна его у нее купить, что, наверное, так и так сделаю, учитывая Ника, но продать тогда точно не продам. Понимаешь?

– Расслабься. На меня оно так и так не налезет.

– …