– Еще был номер кабинета, оператор пробовал звонить и туда тоже, – сказала Минди. – Может, попробуете еще раз, раз я здесь. В каком он… отделе? – Она оглянулась на мраморный холл, мягкие красные кресла для обитателей холла и тоненькие вены финального акта заката, крадущиеся по черноте стен.
– Перевода, – сказала Кэнди не поднимая глаз.
– Перевода?
– Детского питания, – сказала Валинда Пава, похлопала подведенными зеленым глазами на Миндин меховой жакет и вернулась к налоговой отчетности.
– Детского питания?
– Нинада, – мурлыкнула Кэнди в Валиндино ухо. Выпрямилась и подпихнула адрес Тиссоу по стойке к Минди.
– И я бы позвонила ему в кабинет, раз уж вы здесь, но я случайно знаю, что он не там. – Кэнди улыбалась. – Он ушел с работы после общего собрания Центра, около трех пополудни. Но я более-менее знаю, где он будет вечером.
– Неужто.
– Он пойдет в бар «Островок Гиллигана» со старинным другом смотреть религиозное ТВ.
Минди сложила адрес Ланга в реально красивую сумочку от «Этьен Айгнер» [145]. Защелкнула и подняла глаза.
– Религиозное ТВ? Энди?
– Смотреть одну… В этой программе участвует попугай, принадлежащий моей подруге, и мистера Ланга тоже, – сказала Кэнди. – Вечером мы все будем смотреть попугая.
– Попугай? Энди будет смотреть попугая по религиозному ТВ?
– «Островок Гиллигана» – на другой стороне Эривью-Плазы, если глядеть отсюда, – сказала Кэнди, указывая в верном направлении через вращающуюся дверь холла. – Найти легче легкого. Внутри большие цветные статуи.
Минди опять уставилась на фиолетовое платье. Глянула в Кэндины круглые глаза.
– Мы встречались? – спросила она.
– Нет, не встречались, не думаю. – Кэнди потрясла головой, потом ее запрокинула. – А что?
– Не уверена. Не хочу показаться невежливой, но я точно знаю, что это платье уже видела.
– Это платье? – Кэнди оглядела себя. – Это невероятно древнее платье. Оно раньше принадлежало моей подруге, той самой владелице попугая, о котором я только что говорила. Вы знаете Линор Бидсман?
Консоль загудела.
– Погодите-ка, – сказала Кэнди. – Вы упомянули Линор по телефону, когда я с вами говорила. – Минди на нее только зыркнула. Валинда поползновений взять трубку не делала. Кэнди наклонилась принять звонок. Частое мерцание, внутренняя связь. – Оператор, – сказала она.
Минди вдруг перегнулась через стойку кабинки и рассмотрела оборудование.
– Это же «центрекс», – сказала она Валинде. – Это «центрекс»?
Валинда подняла глаза и вновь прищурилась.
– Он.
– Когда я училась, моя соседка по комнате подрабатывала телефонисткой, в колледже, в Массачусетсе, и иногда я по ночам читала за консолью, составляла ей компанию. У них был «центрекс».
– Двадцать восьмой?
– Вот понятия не имею.
– М-м-м-м.
Кэнди разъединилась и выпрямилась.
– Ну, это был только начальник мистера Ланга, на линии, миссис Ланг. Он спускается за газетой, начальник. – Кэнди махнула рукой в сторону основательно зачитанного выпуска сегодняшнего «Честного дельца» на сером пластмассовом чехле печатной машинки. – Если вы чуть подождете, он, видимо, ответит на ваши вопросы куда лучше меня.
Минди продолжала глядеть на консоль. Потом улыбнулась Кэнди.
– В Холиок на первом курсе мы жили в одной комнате с сестрой Линор Бидсман, – сказала она негромко.
У Кэнди отпала челюсть.
– Господи, так это Кларисино платье? – сказала она. – Линор мне ни словечка не сказала. И я понятия не имела, что вы знакомы с ее
– Но мы с Линор тоже встречались. – Минди будто приняла какое-то решение и улыбнулась Кэнди поистине красивой улыбкой.
– Ну
– Почему нет.
Кэнди гладила рукав Минди, когда, глянув мимо нее на лифты северо-восточного угла, увидела, как появляются Рик Кипуч и Линор.
– Ну вот, Линор и мистер Кипуч, оба, уже, – сказала она. Верн Рвенинг вошел в кабинку и смачно поцеловал Валинду Паву в щеку, та притворилась, что отвешивает Верну пощечину, оба смеялись.
Минди развернулась, так что ее рукав внезапно оказался для Кэнди вне досягаемости. Рука Кэнди ударилась о стойку. Минди вгляделась в оранжевое и черное.
– Мистер Кипуч?
17. 1990
10 сентября
Так гляди же, очень внимательно. Если глянуть, очень внимательно, в глубь унитаза, увидишь, что вода внутри на деле не стоячая, она пульсирует в толстой фарфоровой чаше; вздымается и опадает, самую чуточку, под влиянием тяжелого всоса и вышлепа подземных приливов, непредставимых ни для кого, кроме истовейшего утреннего паломника.