Месопотамия

Город, в котором она укрылась,
пылает знамёнами, лежит под заснеженными перевалами.
Охотники выгоняют дичь из протестантских соборов,
бирюзовые звёзды падают в озеро,
убивая медлительных рыб.
Ах, эти улицы, над которыми зависают канатоходцы,
ах, как они балансируют за школьными
окнами, вызывая всеобщий восторг,
как уклоняются от озёрных чаек,
что выхватывают у нее из рук
золотые невесомые чипсы.

Там, где мы с ней когда-то жили,
у нас не было времени на созерцание и покой.
Мы ударялись об острый камыш ночи,
сбрасывали балласт в чёрную шахту лифта,
чтобы продержаться в воздухе ещё одну ночь,
ненавидя и не прощая,
не принимая и не веря,
гневно проживая лучшие дни
своей жизни.

И вот город, в котором она, в итоге, укрылась,
нежно берет её за руку
и открывает перед ней свои склады и хранилища.
Ах, эти порты, в которых сходят вывезенные
в трюмах сенегальцы,
чёрное мясо сердец,
слоновая кость глаз,
ах, эти подвалы, набитые сыром,
гостеприимные протестантские города,
в которых можно переждать Страшный Суд,
такие здесь опытные адвокаты,
такие неприступные стены.

Потому что там, где мы с ней
когда-то грелись на кухнях возле синих языков пламени,
после нас не осталось ни следа. Время, старый канатоходец –
сотню раз падало, сотню раз поднималось,
с переломаными ключицами и железными зубами,
ему без разницы, в каком направлении двигаться –
залижет раны и опять танцует среди чаек.

Но город, в котором она смогла укрыться, –
какие здесь яркие платья и рубашки,
какая бархатная кожа у пилотов
и китайских студенток.
Ах, этот свежий горный воздух,
этот привкус крови после
яростных поцелуев.

Она ничего не забыла там, откуда приехала.
Ни одного голоса, ни одного проклятия.
Жизнь – это весёлое перетягивание каната.
С одной стороны её тянут ангелы.
С другой – адвокаты.
Адвокатов больше.
Но и услуги их стоят дороже.

* * *